Она грустно усмехнулась, но тут же спохватилась:

— Извини. Тебе куда хуже, чем мне, а я ещё и жалуюсь.

— Получается, ты считаешь, что я ошибся, сдавшись Ордену?

— В особом квартале тебя не достанет Бездна, — неуверенно произнесла Рико. — Твоя душа будет защищена.

— По крайней мере, меня не сожгут твои соратники за то, что поддался пороку, — поддакнул я.

Рико дёрнулась, как от удара.

— Тот, кто мыслит подобным образом, не заслуживает быть рыцарем Ордена. Не все больные виноваты в том, что их душа оказалась уязвимой. Среди них много хороших людей. Таких, как ты, Каттай. Ты поражён Мором — и всё же вытащил меня, едва живую, из Краевой Пустоши. Ты не заслужил… Вернее, ты заслужил покой в особом квартале… Но… Если бы захотел…

Она умолкла, запутавшись окончательно.

— Покажи я кристаллы лишь тебе, ты отпустила бы меня?

— Мой долг как рыцаря… — тихо сказала Рико. Помотала головой. — В кварталах не так уж плохо. Я часто бывают там. Помогаю чем могу местным. И не одна я, мы стараемся облегчить участь больных. Облегчить их последние дни.

— Некоторые десятилетиями живут с Морфопатией, — заметил я, посмотрев на неё. — Сидят взаперти, медленно сходят с ума, забыв про внешний мир, лишённые возможности выбраться хоть на день. Вдохнуть полной грудью свежий воздух, пройтись по утреннему лугу — как крысы в клетке. Всё потому, что ваша веры утверждает, что они… мы опасны. И много ли доказательств этому у тебя есть?

Рико отвела взгляд.

— Прости. Я… я буду навещать тебя.

Нейфила поморщилась.

«Без толку говорить с ней. Она непробиваема».

Отнюдь. Сейчас, когда она лично ведёт запирать своего спасителя, самый подходящий момент надавить на жалость. Это подстегнёт в ней сомнения. Заставит колебаться.

Нейфила задумчиво подпёрла кулачком щёку.

«Знаешь, цель у тебя, конечно, хорошая — наказать алоплащников, попутно освободить заражённых… Но способы, которыми ты её добиваешься, попахивают».

Не претендую на высокую мораль. Я, вообще-то, чудовище.

Стены, отделявшие моровые трущобы от обычных кварталов, были той же толщины и высоты, что и внешние. Ворота тоже были под стать: за толстыми железными прутьями едва просматривалась улица впереди. К изоляции заболевших алоплащники подошли с основательностью.

Вполне логично.

У некоторых заражённых проявлялся дар, и не всегда он был бесполезным.

Когда механизм, поднимавший ворота, остановился, я без понуканий нырнул под железные зубья, чуть не чиркнувшие по макушке.

Не знаю, смотрела ли мне вслед Рико; я не оглядывался.

Передо мной открылась площадь.

Подспудно я ожидал, что моровые трущобы будут чем-то наподобие гетто: рассыпающиеся от старости здания, горы мусора возле них, неподвижные тела в подворотнях, липкие лужи, отсутствие фонарей.

На первый взгляд, особый квартал походил на обычные улицы Амадора. Но стоило присмотреться, как начинали бросаться в глаза различия — как между плащами Апмана и Рико, чистым алым стягом веры и бурой запылённой тряпкой, отживающей последние дни.

Безлюдие. Несмотря на поздний вечер, там, по другую сторону, то и дело попадались прохожие — слуга, отправленный с поручением, лоточный торговец с нераспроданным добром, чеканящий шаг патруль. Здесь же не было никого.

В брусчатой мостовой темнели провалы. Дома выглядели обшарпанными, из-за чего терялось ощущение единого плана. Они напоминали незнакомцев, вынужденно собравшихся вместе. Чаши Господни стояли реже, а огонь в них горел тусклее. Их постаменты зигзагами расчертили трещины, а вокруг валялись объедки.

Похоже, местные готовят пищу на пламени чаш.

Нейфила отозвалась с тихим смешком.

«Почему бы и нет? Но плохо, что мусорят».

Изредка в переулках мелькали пугливые тени, беззвучно растворяясь в переплетениях улочек, когда я приближался.

Найти пристанище на ночь будет тяжеловато.

Не вламываться же в первый попавшийся дом?

Чем глубже я продвигался, тем больше признаков распада замечал. Вот провал в стене, вот дверь, висящая на одной петле, вот хруст камешков под ногами — камешков, сверкавших красным, обрывки ткани в грязи, чей-то зуб…

В воздухе витал кисловатый запах. Запах обречённости. Страха. Гнили.

Трущобы были язвой на теле Амадора, язвой, взращенной сознательно и последовательно. Алоплащники постарались на славу.

На свете нашлось бы мало людей, способных оценить извращённую красоту этого места. Я был одним из них. Виды особого квартала так и просились на картину.

Жаль будет разрушать эту гармонию разложения. А надо ли?..

Подслушавшая мои мысли Нейфила возмущённо взвилась.

«Конечно, надо! Люди страдают. Ты порой как твой отец — ради своих драгоценных взглядов не прочь закрыть глаза на чужие проблемы».

Сравнение задело меня.

Не я устроил тут лепрозорий.

«Лепро… что?»

Неважно.

Нейфила хотела сказать что-то ещё, но я прервал её взмахом руки.

Неподалёку раздались возбуждённые голоса. Они разорвали удушливую тишину трущоб. Я без раздумий устремился на звук.

Их было пятеро — настоящая толпа по здешним меркам. Трое чумазых детей в обносках испуганно жались к стене. Перед ними стояла, закрывая их собой, худощавая, даже костлявая девушка с резкими чертами лица и мальчишеской стрижкой. Её потряхивало, однако она твёрдо встречала взгляд последнего участника этой странной компании.

Он стоял вполоборота, с горделиво вздёрнутым подбородком, показательно откинув роскошный алый плащ и положив руку на меч.

Позой он напоминал военачальника, который осматривает место грядущего сражения.

А вот действиями — ничуть.

— Решила сдохнуть с ними, девка?

— Это против правил! Против вашего Кодекса! Почему?.. Зачем?..

— Ваша дыра сгорит в очистительном огне — не сегодня, но очень, очень скоро. Так какая разница, когда начать? Тебе следует поблагодарить меня за то, что я милосердно решил освободить детские души от страданий. Ну, благодари же! Если хорошо постараешься, я пощажу тебя. Или… Как насчёт одного из недоносков на выбор? Встань на колени, и я отпущу того, на которого ты укажешь.

Он наслаждался ужасом, который вызывал у детей. Упивался беспомощностью девушки. Он мог покончить с ними в два счёте, но медлил, чтобы поразвлечься.

«Это так товарищи Рико помогают жителям особых кварталов⁈»

В голосе Нейфилы звенела ярость.

Вряд ли это один из них. Скорее, кто-то из радикалов заглянул повеселиться.

Алоплащник поднял руку. Над ладонью заплясал огонёк. Его свет отразился в остекленевших глазах детей. Они не издавали ни звука, лишь льнули друг к другу.

— Не надо! Пожалуйста! Я сделаю что угодно! — взмолилась девушка.

— Правда? Что угодно? — Алоплащник от души расхохотался. — И что мне может быть нужно от тебя, грязное создание?

— Грязное⁈ Да я… Я… — опомнившись, девушка положила руку на грудь и наклонилась к нему. В её интонациях появилась игривость. — Я выполню все твои прихоти. Любые фантазии.

— С чего ты взяла, что меня заинтересуют твоё никчёмное тело?

Щёки девушки налились краской — и я сомневался, что от смущения. Мне показалось, что, не будь за ней детей, нуждавшихся в защите, она набросилась бы на мужчину с кулаками.

— А хотя — если постараешься, так и быть, я отпущу их.

— Они могут идти?..

— Не раньше, чем я закончу с тобой.

Происходило что-то на редкость странное. Либо алоплащник был редким извращенцем, либо… Нет, для выводов рановато.

Девушка принялась неверными движениями стаскивать с себя рубаху.

«Ты так и будешь стоять⁈ Сделай что-нибудь!»

Да, пожалуй, больше я ничего так не узнаю.

Держась в тени, я подобрался к парню, который, склонив голову, наблюдал за раздевающейся девушкой. Сам он стягивать штаны не торопился — очередная странная деталь.

Встав у алоплащника за спиной, я аккуратно постучал его по плечу. Он обернулся и невольно отстранился, потянув меч из ножен.