— Янко Немой, — не своим голосом ответил Рысь. Он знал, что этими словами сейчас причинял му́ку старшине стрелков. Но сделать или исправить уже ничего было невозможно.

В одном чудесном старом фильме про лётчиков была точь-в-точь такая же сцена. И боль в глазах взрослых воевавших мужчин там была точно такая же.

Она исказила лицо латгала на миг. На мучительно, нестерпимо долгий миг. А следом за этим мигом нас, чьими глазами смотрела сама Смерть, стало на одного больше.

Ян поднял взор к ярко-голубому небу, которое наверняка видел сейчас бесцветным, серым, как и мы. И заговорил что-то на своём. Губы шевелились с заметным трудом, голоса почти не было слышно. Всеслав скорее по движениям, чем по звуку понимал, что один воин предупреждал Бога о том, что в гости к нему вот-вот поднимется другой воин. И просил принять того ласково, как родича, заслужившего лучшей доли. И обещал богатую жертву. Небывало богатую. Когда слова закончились, кулаками в грудь напротив сердца ударили одновременно мы все. Принимая эту клятву и деля её на всех, близких и далёких, видимых и невидимых. Как и до́лжно воинам, давно ставшим друзьями и братьями.

— Пусть выйдет та гадина, что прислала ко мне своего мелкого червя.

Всеслав выходил из-за угла терема, появляясь на виду у собора, ставшего змеиным клубком. Или бывшего им уже давно. Голоса наши звучали всё так же, слитно, едино, и слышны были наверняка далеко.

Гнат только поморщился, услышав приказ. Но, зная друга дольше прочих, не сказал ни слова. Потому что в словах уже не было ни надобности, ни смысла. Ни в чьих, кроме Чародеевых, что летели над соборной площадью.

Храм снова огрызнулся стрелами. Вряд ли Святой Николай одобрил бы подобное поведение своих слуг и учеников. Да только в соборе наверняка сидели те, кто почитал хозяином и учителем совсем не его.

Свистнувшие клинки, княжий и один из Рысьиных, сбили стрелы. Осторожно, с умом, так, чтобы обломанные наконечники не прилетели в лицо. Латные рукавицы и кольчуга берегли тело и ладони. Из церкви стреляли и залпами, и по очереди. Но с одним и тем же результатом. Точнее, без всякого.

— Я последний раз позволяю тебе, гнида, выйти ко мне самому, — для того, чтобы сбить дыхание, князю надо было махать руками гораздо дольше.

— Зачщщщем? — свистящее шипение прозвучало, кажется, из всех окон разом.

— Чтобы сдохнуть первому и быстро. Иначе смерть будет долгой.

— Ты хочешшшь напугать меня болью, ссссмертный? — я прямо как наяву видел мерзкую змеиную ухмылку говорившего. Не имея никакого представления о том, как выглядел тот, кто там шипел из собора. Но это не имело ни малейшего значения.

— Я предупреждаю. Я, Всеслав Полоцкий. Тот, кто впервые за сотни лет из живых и здоровых убивал ваших ворлоков, пристов и магистров. Это скучно. Может, с тобой веселее будет, трусливый северный червь, маг Хайд?

Слышно было, как кричали что-то шведы далеко на реке. Как лаяли, захлёбываясь, собаки в лесу, которых тоже забрали из города. Как взволнованно, высоко, но негромко спросил о чём-то кто-то за стенами собора. Но в остальном над площадью висела тишина. Стоял, чуть разведя в стороны отцов и Гнатов мечи, Всеслав. Видя, казалось всё вокруг и позади себя. Или чуя.

— Кто⁈ Откуда ты знаешшшь⁈

— Выйди, мразь. И я провожу тебя к тем, кто мне рассказал о тебе. В аду будете выяснять, кто из вас главнее. Здесь, на моей земле, вы все — черви.

— Это не твоя земля, руссс! — после скрипа и скрежета явно тяжёлых засовов, одна из высоких воро́тин приоткрылась и выпустила на белый свет шипевшего.

Высокий, статный, со Всеслава ростом, он был лыс, бледен и сух. Но наверняка быстр по-змеиному. И подпускать его близко было опасно.

— Моя, тварь. Мой брат, великий конунг Свен Эстридсон, подарил мне этот город.

— Как ты прошшшёл Шшшлесссвиг? — он двигался плавно, с какой-то нечеловеческой, пугавшей грацией. Будто проскакивая-пропуская один-два аршина, появляясь всё ближе, чем должен был бы.

— Нет больше Шлезвига.

— Шшшто⁈

— Всссё! — не удержался Чародей. — Нету, говорю. Был город — и нету. Бывает такое. Или латинян многие тыщи полезут в чужую страну непрошеными, и тоже пропадают. Почти все. Только го́ловы их потом покаянные домой приносит течением. Так и Шлезвиг. От магистра Джаспера, которого там Гаспаром на франкский лад зачем-то звали, привет тебе.

— Шшшто? — теперь шипение звучало чуть растерянно. Если змея вообще может растеряться.

— Вот заладил-то… Всссё, говорю же! Привет передавал, в гости звал тебя Джаспер. Сейчас и свидитесь.

— Где? — он остановился. Поворачивая медленно голову из стороны в сторону, потягивая воздух носом. Странно вздёрнутым, острым и почти без спинки. От чего морда была ещё сильнее похожа на змеиную. И всё дольше задерживался на правой, наветренной стороне. Больше медлить было нельзя.

— Стоять, паскуда! — врезал по ушам каждому на площади и в соборе рык великого князя.

Плывший, словно не отрывая ног от утоптанной земли, маг дёрнулся, сбился с шага. Но не остановился. А Всеслав сделал осторожный, маленький шажок назад.

— Ты сссам призвал меня, руссс. Теперь не сбежишшшь! Примешшшь волю Великого Тёмного Князя! — глаза почти без зрачков, хоть на таком расстоянии этого и не было видно, впились в нас. Наверное, это должно было походить на гипнотический взгляд удава на кролика. Но только кроликов тут не было. Был волк.

— Я сам великий князь, змеиное отродье. И воля у меня своя. И на моей земле другой нет, не было и не будет! — рокотало набатом над площадью. А он был крепок, этот маг. Любой, кого я знал, или замер бы на месте, разинув рот. Или бежал в обратную сторону. А этот только чуть скорость сбавил.

— Сейчассс посссмотрим, — оскалился он.

— Нет. Уже не посмотришь. Волею моих Богов — сгинь, лихозубый бес!

Отцов меч поднялся и указал точно в середину груди лысого. Который лишь прибавил скорости. Но слова «нет, не было и не будет» были сигналом запалить фитили. А «бес» — к выстрелу. Первому, с которого всё должно было начаться. И Ян снова не подвёл.

Еле заметный дымный след за чёрным хвостовиком, что вылетел из глубины чьей-то горницы на втором поверхе-этаже, в сотне с лишним шагов от скользившего через площадь зме́я, видели, наверное только мы. Ну, и другие Яновы. И нетопыри, наверняка уже разинувшие рты и зажавшие уши, как на учениях. Те, кто смотрел в эту сторону из-за спины мага Хайда, увидели лишь,