Уже после распада СССР эта игра предельно упростилась. И сейчас дети просто прыгают по этим клеткам для развлечения, не используя никакие баночки или другие подходящие предметы. И, по-моему, в этом варианте уже нет былого азарта и интереса.

Я подбежал к раковине и вдруг замер. Первый раз за много лет я вновь увидел в зеркале свое собственное детское отражение. На меня смотрел щуплый мальчуган с озорными глазами, худощавым лицом и копной спутанных русых волос.

Почему-то я не воспринимал сейчас это отражение, как свое собственное. Скорее это был мальчишка, которого мне предстояло защитить и избавить от многих бед, которые непременно встретятся на его жизненном пути. Если, конечно, судьба предоставит мне такой шанс.

Я выключил воду, вытер руки, весело подмигнул своему отражению и вышел на кухню. К этому времени отец уже нарезал себе хлеб, и довольный понес его в комнату. Его пирушка готова была начаться. Да и моя, если честно, тоже.

Я с вожделением смотрел на бутылку с зеленой крышкой, рядом с которой на столе лежал только что купленный батон. Рот наполнился слюной, я подошел к мойке и потянулся за кружкой, но вдруг понял, что мне ее не достать. Она стояла слишком высоко: на верхнем ярусе полки для сушки посуды. Я уже готов был подставить к мойке стул, чтобы добраться до верха сушилки, но в это время в кухню вошла мама.

— Куда полез? Шею свернешь! — добродушно прикрикнула она и с улыбкой достала мне кружку. — Много не пей. Оставь хотя бы для картошки место.

— Хорошо, мам, — довольным голосом ответил я.

Честно говоря, я чувствовал себя таким голодным, что, кажется, готов был выпить весь кефир с половиной батона, потом все это заесть своим любимым супом, а сверху закинуться в придачу еще и жаренной картошкой.

Я поставил кружку на стол и в предвкушении с силой надавил большим пальцем правой руки на поверхность зеленой крышки, на которой крупными буквами было выдавлено: «Кефир, ц. 15 к., суббота». Фольгированная крышка промялась внутрь, и я стащил ее с бутылки. Через пару секунд густая белая тягучая струя потекла в кружку. В своем первом детстве я очень любил кефир с песком. Но сейчас решил не портить вкус оригинального продукта.

Прикрыв от удовольствия глаза, я сделал первый глоток. И то ли сам кефир, то ли мои обострившиеся детские органы вкуса были тому причиной, но напиток показался мне просто божественным. Мне вдруг захотелось залпом выпить всю кружку. Однако, я вовремя себя остановил. Лучше растянуть удовольствие. Я сделал еще один маленький глоток, затем отрезал от батона хрустящую ароматную горбушку и принялся за еду.

— Что это ты разомлел, словно кот на солнышке? — вдруг услышал я.

Открыв прищуренные от удовольствия веки, я увидел улыбающуюся маму, которая удивленно смотрела на меня.

— Знаешь, мам, мне кажется, что это самый счастливый день в моей очень долгой жизни, — искренне ответил я.

Мама даже прыснула от смеха.

— Долгая жизнь! Скажешь тоже! Сам еще мужичок с ноготок, а уже о долгой жизни рассуждаешь. — Она с любовью потрепала меня по растрепанным волосам, а потом вдруг очень серьезно взглянула мне в глаза и добавила: — Будь счастлив сынок. А пожить еще успеешь. — И при последних словах в ее взоре вдруг промелькнула затаенная грусть.

Через полчаса, наевшись до пуза, я наконец-то выскочил в подъезд и весело помчался вниз по лестнице. Мой оранжевый Орленок стоял именно там, где я его и оставил. На удивление, Никитин, похоже, не обратил внимания на мой велосипед. Иначе, как минимум, проколотые шины мне были бы обеспечены.

Я выкатил двухколесного друга на солнечный двор, вскочил на него и медленно поехал по дорожке, глазея по сторонам и примечая множество деталей, которых уже и след простыл к моему пятидесятилетию.

Мой взор сразу же привлекла обычная для многих советских дворов детская площадка. Там расположились: деревянное бревно для гимнастических упражнений, металлическая горка, маленький домик с небольшим окошком и двумя деревянными лавками внутри, а также круглая металлическая карусель с уже давно отсутствующим покрытием от дождя, от которого остался только железный каркас на толстой трубе. Рядом с ними пристроилась большая песочница под металлическим грибком, в которой сейчас под строгим присмотром мам ковырялись несколько совсем маленьких ребятишек.

Я проехался между наших пятиэтажек, но так и не обнаружил своей дружной компании. Похоже, они не стали меня дожидаться и всей гурьбой куда-то уехали. Вариантов, где они могли сейчас находится, было много, и я в нерешительности кружил по двору, чтобы выбрать наиболее вероятный.

И тут я вспомнил, как Серега Сабуров сказал, что собирался кормить кроликов, а после этого должен был отправиться в огород полоть грядки. И это был самый верный вариант. Я надавил на педали и помчался в сторону территории, отведенной в нашем районе под огороды, гаражи и сараи.

По пути я вдруг с облегчением осознал, что Вовки Никитина пока нигде не видно. А это значит, что второй мой удар на какое-то время все-таки вывел его из повседневной активной жизни.

Когда я подъехал к Серегиной сарайке, дверь ее дверь была приоткрыта, а рядом стоял, прислоненный к забору, ярко-синий велосипед «Салют». Это была Серегина гордость. Он трепетно за ним ухаживал, постоянно смазывал подшипники, подтягивал спицы, регулировал натяжение цепи. Одним словом, души не чаял в своем велосипеде.

«Салют» блестел на солнце своим серебристым рулем и большим круглым зеркалом заднего вида, которое было Серегиной гордостью.

Я притормозил напротив входа, который находился за небольшим заборчиком со скрипучей калиткой и позвал Серегу. Из-за приоткрытой двери тут же показалась его белобрысая голова.

— Заходи, — махнул он рукой и вновь скрылся внутри.

Я слез с велосипеда, завез его за забор и прислонил рядом с Серегиным. С каким-то внутренним волнением я подходил к открытой двери этой обколоченной листами жести и выкрашенной в красный цвет сарайки. Я не заходил внутрь уже лет тридцать пять, наверное. Особо не помню, когда я был здесь в последний раз, но точно знаю, что это