Михаил шёл спокойно, внимательно изучая отражения в витринах и зеркалах машин. Слежки не было – или работала безупречно. У газетных киосков он делал вид, что читает заголовки, проверяя, не повторяется ли поблизости знакомая фигура. Однажды насторожился, заметив высокого мужчину в плаще, но тот оказался рекламным манекеном, предлагающим «русскую водку» у входа в ресторан «Tsar's Table».

До кафе оставалось несколько кварталов. Михаил замедлил шаг, размышляя, кого именно приготовил ему Дмитрий – мастера двусмысленных формулировок. Его «представитель французской стороны» мог быть кем угодно: от режиссёра до бывшего порномагната, переквалифицировавшегося в оливковое масло.

За углом показалась вывеска «Café Panaché» с бронзой и патиной, засаленными шторами и единственным уличным столиком, за которым уже сидел мужчина с газетой. Михаил остановился, поправил воротник, проверил записку во внутреннем кармане и шагнул вперёд – навстречу тому, что могло изменить всё.

Или хотя бы угостить гренками по рецепту Робеспьера.

В кафе царила безмятежность левобережья: аромат кофе, шуршание газет. Дмитрий, словно сошедший с афиши советского турбюро, сидел за столиком и добродушно улыбался, будто вчера они пили коньяк у него на кухне. Увидев Дмитрия, Михаил невольно подумал: если все резиденты КГБ так миролюбивы, западные спецслужбы зря получают зарплату.

– Михаил! Вовремя! – Дмитрий вскочил, пожал руку. – Я уж подумал, вы увлеклись достопримечательностями буржуазного Парижа.

Конотопов усмехнулся, садясь и заказывая кофе привычным жестом времён «дикого капитализма»:

– Признаться, мне всё это в новинку. Дальше Сочи не ездил, а теперь вот – Париж. Вызывает смесь любопытства и профессиональной тревоги. Особенно интересуют перспективы обмена с местными ценителями высокой, но греховной кинематографии.

Дмитрий негромко рассмеялся, похлопав по объёмной папке на столе:

– Тогда перейдём к главному блюду нашей беседы. Тут целая поэма с элементами смешения криминала и французской политики. Студия называется «Les désirs cachés» – «Скрытые желания». Хотя желания настолько откровенные, что и прятать нечего.

– Хорошее название, – одобрительно кивнул Михаил, принимая кофе от официанта. – Но меня больше волнует, что за ним скрывается, кроме официально признанных извращений.

Дмитрий приблизился и доверительно заговорил:

– Они занимаются настоящим запрещённым порно. Не тем, что здесь называют искусством. А тем, за которое дают сроки и нервные срывы. Вот, полюбуйтесь, – и он по-чекистски деловито переложил папку Михаилу.

Папка была объёмной и пахла типографской краской, что придавало уверенности в серьёзности мероприятия. Михаил листал страницы, хмыкая и бросая гэбисту ироничные взгляды:

– Дмитрий, да это настоящая криминальная комедия. Псевдонимы, скрытые съёмки, продажа через подпольные клубы. У нас бы это назвали самодеятельностью при тракторном заводе и выдали грамоту с Лениным.

Дмитрий улыбнулся и беспечно пожал плечами:

– Вот видите, а здесь это серьёзный бизнес на миллионы франков. Кстати, самое интересное дальше.

Михаил перевернул страницу и удивлённо вскинул брови:

– Ничего себе! Почти государственный заговор. Судя по данным, студию прикрывают высокие чиновники. У них тут все политики авантюристы, или это дух Парижа так влияет?

Дмитрий хитро развёл руками, изображая полное непонимание ситуации:

– Политика и эротика – близнецы-братья, особенно во Франции. Не будь запретов – никто бы и не смотрел. А так – каждому министру по маленькому порочному секрету. И вы удивитесь, насколько прибыльным бывает такое покровительство.

Михаил задумчиво отложил документы, допивая кофе и покачивая чашку в руке:

– Выходит, Дмитрий, это идеальный партнёр для нашего советского киноэкспорта. Политика с криминалом, пикантность с риском. Что ещё нужно для полного и взаимовыгодного культурного обмена?

– Вот именно, Михаил, – с деланной серьёзностью подхватил Дмитрий, – наша родина гордится такими энтузиастами. Французы скоро узнают, что истинная свобода рождается не на улицах Парижа, а на картофельных грядках родного колхоза.

Оба засмеялись. Дмитрий допил кофе и демонстративно посмотрел на часы:

– Пора и честь знать. У вас дела государственные, а у меня встречи с подозрительными личностями под видом культурных атташе. Надеюсь, информация была полезной?

– Полезной? – Михаил встал, зажав папку под мышкой. – Это находка! Сейчас же займусь контактами с «Скрытыми желаниями». Будем строить мосты эротического интернационализма. Не только им ведь получать удовольствие от нашего труда.

Они снова рассмеялись и обменялись рукопожатием. Михаил вышел на улицу с решительностью человека, приступающего к исторической миссии – наладить взаимопонимание между советским кино и французским криминально-политическим эротизмом. В душе его царило весёлое спокойствие: дело пошло, и скоро Париж узнает, на что способны советские деятели культуры, когда берутся за дело всерьёз.

Вечерний Монмартр выглядел как туристическая открытка: улицы освещал мягкий свет фонарей, мокрая брусчатка поблёскивала после дождя, прохожие лениво исчезали за углами. Михаил иронично усмехнулся – ему сейчас было не до романтики, а скорее до жёсткого реализма и деловой эротики.

Здание студии оказалось неприметным: потрёпанный фасад, зашторенные окна, потускневшая латунная табличка. Под дверью стоял мужчина с таким серьёзным лицом, будто охранял не студию пикантного кино, а стратегический объект.

– Bonsoir, monsieur, – преувеличенно дружелюбно начал Михаил. – Я Михаил Конотопов, представитель советского кинопредприятия «Союзэкспортфильм». Хотел бы встретиться с вашим руководством, если оно, конечно, не занято очередным шедевром.

Охранник равнодушно оглядел Михаила и, убедившись в отсутствии угрозы, сухо произнёс на английском:

– Wait here, please.

Он ушёл звонить, оставив Михаила наедине с обшарпанной дверью и мыслями о величии момента.

Михаил терпеливо переминался с ноги на ногу, размышляя, успели ли французы оценить советский кинематограф или их познания ограничивались фильмами про советских шпионов, всегда ухоженных и стильных вопреки обстоятельствам. Наконец охранник вернулся и, с видом провинциального надзирателя, указал на дверь:

– You can come in.

Внутри студии Михаил ощутил себя героем нелепого, но атмосферного шпионского фильма. Коридоры студии украшали постеры старых эротических картин и чёрно-белые фотографии задумчивых актёров, будто решавших вопрос жизни и смерти, а не просто «кто кого и как любил». Всё это напомнило ему советское кино, разве что с большей откровенностью деталей.

Наконец он подошёл к двери с табличкой: «Жан-Пьер Леклер, директор». Михаил осторожно постучал и услышал ироничный и немного усталый голос:

– Entrez, s'il vous plaît!

В кабинете царил творческий хаос, идеально подходящий режиссёру, некогда снимавшему артхаус, а теперь исследующему человеческие пороки. Леклер, худощавый мужчина в стильных очках и с шёлковым шарфом на плечах, смотрел на Михаила с любопытством и лёгкой подозрительностью.

– Добрый вечер, господин… Михаил, правильно? – он едва заметно улыбнулся и протянул руку. – Надеюсь, вы не предложите мне съёмки социалистической романтики о передовиках производства?

Михаил рассмеялся и сел на предложенный стул:

– Нет-нет, господин Леклер, рабочие темы, вероятно, недостаточно пикантны для вас, хотя советская производственная романтика сейчас принимает весьма оригинальные формы. Наше предприятие занимается