— Забавно, что ты затеял эту игру аккурат в день нашей второй годовщины, по сути, я могу завтра просто пойти в управу, и попросить развод. Ты ведь этого хотел и даже требовал! Детей у нас нет, приданого у меня тоже не было, я бы претендовала на этот скромный дом, потому что жить негде, но уже и этого не хочу. Твои странности окончательно убили во мне чувства, и если тебе кажется, что что-то можно изменить, заварив чашку чая и сорвав мои же цветы в саду, то ты очень сильно заблуждаешься, как, впрочем, и всегда. И нет, я не изменю своего решения, но рада, что тебе уже лучше.

— Тогда остался последний аргумент…

— Какой?

Пока Алёна не опомнилась и не сбежала в свою норку под одеялом, я осторожно помог ей встать со стула, привлёк к себе, обнял и поцеловал её карамельные, плотно сжатые губы. Сначала настойчиво, пытаясь взять приступом, но после ласково, целую, едва касаясь, заставляя её улыбнуться, раскрыться и поделиться сливочным, сладким вкусом конфеты. Её губы и без конфеты слаще всего на свете, я не понимаю ничего про магию, но моё влечение к ней напоминает новый дурман. На секунду показалось, что это воздействие магической клятвы. Но задать этот вопрос я не решился. Мои руки действительно очень горячие, и я поглаживаю её по спине, сильнее и сильнее прижимая к себе. Чувствую, что ей нравится, она сама уже тает как конфета, и ещё немного и скажет «да» второму шансу.

Когда моя воля окончательно отвердела, и я уже не в силах сдерживать страсть, позволил себе лишнее…

Жена оттолкнула меня.

— Хватит! Не смей делать со мной это… Ты что-то задумал, я сейчас поддамся, а потом… А потом всё вернётся на круги своя. Хватит!

— Уфф! У тебя сейчас женские дни, — я не собирался приставать, хотел лишь напомнить, как нам может быть хорошо вместе. В тот момент, когда окончательно решишься уйти, вспомни этот поцелуй и то тепло, с каким я к тебе отношусь. Золото, завод, это всё пустяки, ты ведь вышла за меня замуж по какой-то причине?

Она замерла и смотрит сердито, пытается вспомнить, из-за чего она выбрала меня?

— Ты очень красивый, задурманил мне голову, и я сбежала с тобой из столицы. Всё до пошлости банально, но теперь я повзрослела и понимаю, что красоты недостаточно для счастья. Нужна ещё порядочность, верность, и желание трудиться для блага семьи. Ты всё это растерял…

Вздыхаю специально слишком громко, чтобы подразнить её, забираю поднос и спешу на уху и котлеты, пора заесть душевную рану.

Похоже, что настоящий Егор был редкостным дятлом, такую женщину обидел, оттолкнул, а она, похоже, ради него сбежала из семьи.

Некрасивая ситуация, он поганец, а стыдно мне, и если она сбежит куда-то, то покоя мне не видать ни в этой жизни, ни в следующей.

Забывшись об этикете и традициях нашего дома, снова хозяйничаю на кухне, сам налил себе в тарелку горячую уху, отрезал душистого хлеба с хрустящей корочкой и вышел в небольшую столовую, где утром мы так прекрасно завтракали блинами.

— Вот те раз, барин! Да что ж с вами такое? — няня заглянула и снова всплеснула руками, переполненная негодованием по поводу моего самоуправства на её вотчине.

— Алёна меня бросает, видать, поделом, заслужил. А уха знатная, никогда такой не ел.

— Да как же, на прошлой неделе варила! А про ваши дела семейные — извиняйте, моё дело — сторона. Что знаю, о том молчу!

— Я тоже так думаю. А Елена как себя чувствует? Устроили её?

— Да, устроили, сейчас изволили в баньку, после обед, и отдыхать, говорит, тревога её не отпускает, нехорошее место, совсем нехорошее. Вот когда я малая, значится, была у нас в Сосновке старая мельница, вот её нечисть облюбовала, и днём, и ночью окаянное виделось. Так наша мельница, детский лепет в сравнении с вашим заводом-то. Он сам, кого хошь в могилу от дурнины сведёт. Ваш батюшка опять же, уж точно бы несколько лет мог прожить ещё, да забрала его…

На этом моменте я уже успел доесть, и няня, не прекращая рассказывать страсти, заботливо забрала у меня тарелку, предложив добавки или второго.

— Котлеты с картошкой или что там, вечером съем. Если Елена попросит, то подайте ей обед, хоть в комнату, хоть сюда, а я в кабинет.

— Как прикажете, барин, пода-а-ам!

Пора проверить документы, пролистать книги, выяснить хоть какие-то данные о Егоре, и об этом мире, в частности. Деловые мысли попытались захватить моё сознание, да куда там, ведь на самом деле так хотелось вернуться в комнату к жене, допустим, с книгой и почитать ей нечто приятное, чтобы забыться и успокоиться.

Но, кажется, я её в большей степени бешу и раздражаю, чем всё остальное.

Где-то внизу послышался голос Елены, но я лишь ускорил шаг. Снова интуиция привела меня на второй этаж в уединённую, но просторную и светлую библиотеку-кабинет. Книги с виду старые, но их много, однако меня больше волнует стол и содержимое его ящиков. Делаю шаг вперёд и замираю, показалось, что справа кто-то есть, какое-то движение, поворачиваю голову и замечаю зеркало, а в нём отражение.

В этот момент всё встало на свои места.

Этот паршивец чертовски хорош собой. Аристократические черты, прямой нос, уверенный взгляд светлых глаз, и всё же совершенно не смазливый, мужская, сильная красота, породистая и желанная для женщин. Не в этом ли кроется корень всех бед, с этой минуты я перестал доверять себе прошлому.

— От таких мужиков редко убегают, очень редко. Она что-то сказала про детей, кажется, я и без бумаг понимаю, в чём проблема. Алёна влюбилась, оставила ради него семью и высший свет, а он оказался самовлюблённым пижоном, да ещё и со сбитой напрочь кукухой, помешанный на магии и заводе, а может быть, и на женщинах, м-да, — подхожу ближе, чтобы рассмотреть себя нового, и с удовольствием замечаю, что следы от побоев почти прошли. Так или иначе, но поездка на завод пошла на пользу.

За дверью послышались гулкие шаги:

— Барин, барин! Там какой-то очень знатный