Медленно, как неспешно текущая река, которую невозможно отклонить от ее курса, Главный Судья вернулся к изложению фактов по делу:

   - Вы говорите загадками, леди Энн! Учитывая доказательства, совершенно ясно, что жертвой был мужчина.

   - Доказательства! - Энн указала на затаившие дыхание трибуны. - Вот ваши доказательства! Спросите этих женщин, что они здесь делают! Спросите их, что делали их прапрабабушки на древних борцовских состязаниях! Спросите их, знали ли они когда-нибудь настоящего мужчину, или спросите своих собственных жен!

   Невозмутимость Главного Судьи дала трещину. Его щеки возмущенно раздулись. Странная, напряженная тишина охватила женщин на трибунах; мужчины расправили подбитые ватой плечи и с упреком закричали:

   - Позор! Позор, леди Энн!

   - Почему бы вам не спросить их? - настаивала Энн.

   «Да, спросите их», - подумал Жак, внезапно охваченный всепоглощающей яростью. – «Спросите их!» Возможно, их ответы открыли бы, почему он, один из всех мужчин, оказался тем, кто не смог оправдать их надежд.

   - Придержите свой дерзкий язык, женщина! - прорычал Главный Судья. - Перед судом остается только один вопрос: вы или не вы забили человека до смерти на глазах у множества джентльменов и леди Коберли?

   Энн с вызовом тряхнула длинными волосами.

   - Я ударила тем футляром не мужчину, и никакие напыщенные эмблемы ФБВС не превратят его в мужчину! Я ударила бесчувственную логарифмическую линейку, холодный картотечный шкаф, полный уравнений, набор скучных геометрических фигур, автомат, пытавшийся обращаться с женщиной как с холлеритовой[8] перфокартой! Он был таким же мужчиной, как этот... - Она так резко вскинула локоть, что пузатый бейлиф потерял равновесие и чуть не упал. На его лице отразился страх.

   - Значит, вы признаете свою вину в убийстве? - потребовал ответа Главный Судья.

   - Я горжусь этим!

   - И вы не станете заявлять о каких-либо особых обстоятельствах?

   - Разве вы их примите?

   Толпа разразилась неистовым, неразборчивым гомоном, и Главный Судья ударил молотком. Он повернулся к своим коллегам-судьям. Двое из них смотрели на обвиняемую с негодованием, превосходившим его собственное. Двое других, оба очень пожилые мужчины, сидели, склонив головы и нервно теребя свои мантии.

   Жак почувствовал, как его пульс участился от надежды, недавно казавшейся невозможной. Неужели все-таки...? Энн повернулась к нему, впервые с нерешительностью, и они посмотрели друг другу в глаза.

   По короткому кивку Главного Судьи бейлиф, все еще дрожа, начал проведение голосования членов Суда.

   Первые два судьи гневно подняли руки, показывая, что они голосуют за то, чтобы оставить в силе смертный приговор суда низшей инстанции. Третий судья поколебался, затем вытянул обе руки ладонями вниз.

   Это вызвало взрыв аплодисментов на трибунах. Первое голосование ладонями вниз всегда вызывало такую реакцию, поскольку единогласное голосование за казнь было сравнительно скучным мероприятием.

   Но аплодисменты стихли, когда четвертый судья медленно вытянул обе руки ладонями вниз. Раздались разрозненные свист и ругань. Толпа всколыхнулась. Неужели эта женщина добьётся отмены приговора, несмотря на всю свою наглость? Если это произойдёт, весь праздник будет испорчен, поскольку других казней запланировано не было. Лучше было бы остаться дома и посмотреть старые видеозаписи казней в вечерней трансляции ФБВС!

   Жак отвел взгляд от Энн, чтобы посмотреть на Главного Судью. Морщины на лице Жака были похожи на выбоины в металлической болванке.

   Прекрасно осознавая всю важность своей роли, Главный Судья встал и с большим достоинством запахнул мантию, стараясь повернуться лицом к телекамерам, установленным на северной башне.

   И когда бейлиф попросил его отдать решающего голоса, Главный Судья торжественно поднял правую руку.

   Три к двум в пользу смерти! Сто тысяч зрителей вскочили на ноги, истерично размахивая руками. Три выстрела для Лорда Верховного Палача! Два - для леди Энн! Каким необыкновенным обещал быть этот день! Это будет поистине joute a I’outrance! Энн слегка покачнулась, затем улыбнулась. Жак закрыл глаза.

   Ритуал и привычка взяли верх там, где воля Жака была бессильна. Его оруженосец шагнул вперед, открыл серебряную шкатулку и протянул бейлифу Pistolets du Mort. Оружие сверкнуло в лучах солнца. Оно было современной адаптацией древней конструкции и стало официальным оружием казни после того, как более ранние эксперименты убедили ФБВС в том, что лишь немногие мужчины 22-го века были достаточно сильны, чтобы обращаться с рыцарскими мечами и копьями. Бейлиф зарядил один пистолет двумя патронами, другой - тремя. Затем он положил оба пистолета в серебряную коробку, закрыл крышку и поставил коробку на скамью перед Главным Судьей.

   Судебная платформа уже была откачена к одной стороне арены; два помоста выкатывали на место казни. Они были высотой в тридцать дюймов и располагались ровно в шестидесяти футах друг от друга, на одной линии с открытыми торцами трибун, чтобы в случае промаха пули не попали в зрителей.

   Затем последовала Церемония Противостояния, призванная символизировать то, что Лорд Верховный Палач действует исключительно по велению долга, без злого умысла или каких-либо низменных побуждений.

   Двигаясь механически бесстрастно, Жак шагнул к Энн. Надзиратели скрестили свои посохи в двух шагах от нее. Это было самое близкое расстояние, на которое Жаку разрешалось приближаться до Церемонии Духа, когда он должен был преклонить колени перед ее израненным телом в пыли арены. Ему также полагалось сейчас преклонить колени и молча помолиться за их души. Он опустился на колени, но не смог склонить голову. Энн посмотрела на него сверху вниз, и слабая, необъяснимая улыбка вернулась на ее губы.

   - Все в порядке, - мягко сказала она. - Тебе не нужно говорить мне никаких слов.

   Естественный, теплый аромат ее тела пробивался сквозь аромат масел, которыми ее намазали в камере смертников. Это был тот самый запавший в память запах, вновь толкавший Жака к грани безумия.

   До него донесся ее голос, хрипловатый и полный уверенности:

   - Для такой пары, как мы, другого пути нет, Жак. Не подведи меня снова.

   Он с трудом поднялся и попятился, вглядываясь в таинственную игру света и тени в ее широко раскрытых глазах, пытаясь понять смысл ее слов.

   Один из монахов поднялся, чтобы занять его место, и надзиратели опустили свои посохи. Но Энн отпустила монаха быстрым движением головы.

   Теперь Кодекс требовал, чтобы Жак сошел с помоста и размеренными шагами обошел арену, прежде чем взойти на