авиакомпанией летать. Наконец, высветились варианты с домами престарелых и кладбищами. И на том всё окончилось. Отложенные в сторонку иконки какое-то время ещё мерцали, но постепенно побледнели и затухли, подобно звёздочкам на небосводе. А с потолка вдруг посыпались яркие цветы и разноцветные конфетти. Заиграла оглушительная музыка, и собравшиеся зааплодировали, крича «браво!».
После долгого оцепенения старина Чжан наконец-то пришёл в себя и только тут понял, что весь взмок от пота. Отца будто бы вытащили из бассейна с горячей водой.
Чжан посмотрел на жену. Та совсем растворилась в слезах. Чжан понимал, что женщины сверх меры эмоциональны, и потому дождался, когда она почти выплакалась, и сдавленно проговорил:
– Такой хороший день, а ты нюни распустила…
Жена неохотно вытерла слёзы и сказала:
– Да посмотри на сынка нашего, такой ещё маленький человечек, а уже… – Потом её слова перекрыл новый всхлип.
Старина Чжан не понял, что имела в виду супруга, но и у него в носу защипало. Покачав головой, он заявил:
– Так-то лучше, нам меньше думать.
Сказал это старина Чжан, а сам про себя стал подсчитывать суммы. Получалась цифра, которую и в страшном сне не представишь. 60 % они с женой должны были покрыть в рассрочку в течение ближайших тридцати лет, а оставшиеся 40 % придётся выплачивать из заработков и сыну, и сыну сына, и сыну сына сына… Сознавая цели, к которым надо будет неустанно стремиться в ближайшие десятилетия, Чжан ощутил, как на него с головы до ног накатывает ещё один водопад пота.
Старина Чжан перевёл взгляд на сына. Кроха как сидел, так и остался сидеть на почётном месте именинника, кушал за обе щеки из плошки перед собой с пылу, с жару лапшу долголетия[5], и улыбался подобно бодхисатве будущего Майтрее[6].
2
Канун Нового года
Глубокой ночью шёл малой У один по совсем опустевшей и притихшей улице. Изредка доносились резкие щелчки хлопушек. Был канун Нового года, так что все семьи собрались за новогодним столом, включили новогодний гала-концерт[7], ели и веселились каждая у себя дома.
Незаметно для себя малой У добрался до парка неподалёку от дома. Это было совершенно пустынное место, не было видно ни старичков, ни молодняка, которые в обычные дни здесь ходили на прогулки, занимались боевыми искусствами, делали гимнастику и устраивали представления. Одна лишь студёная на вид озёрная вода трепетала в полутьме, куда не пробивался лунный свет. Слушая заунывный звук то вздымающейся, то опускающейся влаги, У чувствовал, что каждая пора его тела продувается холодным ветерком. У повернулся, думая отправиться в одну из беседок у берега, как вдруг увидал чёрную как смоль тень.
Малой У от страха чуть не подпрыгнул и громко поинтересовался:
– Кто здесь?
В ответ прозвучало:
– А ты кто?
Голос показался малому У смутно знакомым, и, собравшись с духом, он сделал несколько шагов вперёд, пока не обнаружил жившего этажом выше старину Вана.
Малой У выдохнул, приложив руку к животу под ложечку:
– Старина Ван, вы меня чуть на тот свет не отправили.
– Малой У, а чего это ты тут шляешься, пока праздник идёт? – отозвался тот.
– Да так, захотелось развеяться. А вы почему здесь?
– Дома слишком шумно, – заметил старина Ван.
Они снова обменялись взглядами и рассмеялись без лишних слов. Всё и так было понятно. Старина Ван, похлопывая по каменной скамье, предложил:
– Присаживайся.
Малой У протянул руку и ощупал сиденье, которое ему показалось до жути ледяным.
– Я не против постоять, объелся, стоять после еды – лучше для здоровья.
Старина Ван выдохнул:
– Как-то бессмысленно год уходит.
– Да-да-да, – поспешил вставить малой У. – Полопал еды, поглядел в телик, стрельнул петарду, вернулся к себе, и в койку. Вот и ушёл кое-как ещё один год.
– И главное, скучно, а всё равно, как назло, всё это делать приходится. Все так встречают праздник, чего уж тут сам изобретёшь.
– Вы правы. Вот наша семья, как время пришло, от мала до велика уселись смотреть новогодний концерт. Думал я заняться чем-то другим, а настроения нет. Вот и пошёл прогуляться от нечего делать.
– Давно уже не смотрел новогодний концерт.
– Вот это вы даёте.
– Раньше он был лучше, проще, поглядел чуток, порадовался, и ладно. А теперь вон как изворачиваются каждый год.
– Так технологии и наука продвинулись. Сейчас много всего появилось, о чём раньше и подумать боялись.
– Да покажите народу звёзд, пусть споют, да и хватит. Нет, они там, понимаешь ли, «национальный праздник» закатывают!
– Так мы ж все остальные 364 дня в году смотрим на тех же звёзд. Хочется же чего-то нового! Вот и делают эффектное представление.
– Мне весь этот цирк и не нравится. Не дают справить Новый год спокойно, по-тихому.
– Так простым людям ведь самое оно, чтобы было пошумнее. Ведь они не бессмертные, которые на Небесах могут обойтись без дыма и огня из мира людей.
– Такого гама никакой святой бы не вынес.
И снова оба вздохнули, прислушиваясь к журчанию воды во тьме. Через какое-то время старина Ван спросил:
– У, а ты бывал на самих новогодних концертах?
Малой У ответил:
– А как без этого? Два раза. В первый раз выбирали счастливчиков в живую аудиторию, и жребий пал на нас – всей семьей отметили праздник за весь китайский народ. Во второй раз у одноклассника по начальной школе нашли смертельную болезнь, вот его и отправили на программу. Постановщики опасались, что он окочурится в одиночестве, вот и взяли весь наш класс с учителями ему в поддержку. И ведущие, и зрители рыдали на все голоса. Хороший был отклик. К сожалению, я мало попадал в кадр на том концерте.
– А я вот никогда не бывал.
– Как это вы умудрились?
– А я всякий раз отключаю телевизор и где-нибудь прячусь. Какая мне разница-то, что там на этом вашем концерте происходит?
– Зачем уж так-то? Разве случится что, если разочек сходить?
– Я лично предпочитаю спокойствие, терпеть не могу, когда беспокоят.
– И чем это вас беспокоит?
– А ты сам представь, что тебя втягивают в такое, держат на мушке, показывают твою старую физиономию на экранах по всему миру. Вот тебе и беспокойство.
– Так это же дело двух минут. Посмотрят на вас, повеселятся, и всё. Никто и не вспомнит потом.
– А мне на сердце тяжко будет.
– Будто убудет с вас, если поглядят разочек.
– Да дело не в том, что на меня поглядят, а в том, охота мне это или нет. Если бы была охота, я бы давал на себя глядеть хоть двадцать