Кораблём управлял лично начальник и хозяин экспедиции. Когда Анкетсат представила меня ему, он глянул будто взвешивал. Мол, этот много не съест.

Да, меня кормят, так что зря я взял с собой несколько хлебов. От Асуана до Луксора двести километров. К счастью, мы идём по течению, так что дней пять-семь — и будем на месте.

Скажете, что слишком оптимистично? Что Нил течёт медленно? Да я и сам удивился. Если бы капитан и хозяин флотилии из двух лодок не сказал бы мне этого лично, я не поверил бы.

Кстати, от километров меня так и не отучили. Нет у египтян единицы, сопоставимой с ним. Базовая единица — локоть — около полуметра. Есть простой, есть царский. Естественно, второй побольше. Есть мельче — ладонь (их семь в локте) и палец (их четыре в ладони, то есть ширина, без большого). А больше — «длинная палка», сто локтей. После неё только «река» — это двадцать тысяч локтей, то есть примерно десять километров. Очень примерно, померить-то никто не может. Надо ждать полторы тысячи лет, пока не переймут промежуточную единицу, милю, от северных торговых партнёров.

Так вот кэп и хвастается, что две реки в день делают запросто. На самом деле пришлось его долго выспрашивать, чтобы он понял, о чём я говорю. Как в будущем говорят про расстояния «сто световых лет», имея ввиду линейную, а не временную меру, здесь, в прошлом, «день пути» — это такая же законная мера расстояния.

По началу я смотрел в сторону западного берега, надеясь увидеть знакомые места, деревню, где провёл почти всю вторую жизнь. Быстро наскучило, пейзаж довольно однообразный, и вовсе не похожь на родные места. К слову, так их не увидел. Не то проглядел, не то изменились сильно. А может быть просто не доплыли — я не знаю, сколько пути прошла наша с Саптахом лодка за ночь и половину дня. Вполне возможно, что больше, чем тяжёлый, гружёный камнем плот.

Настоящие приключения начались на привале, вечером, после дня пути. Солнце уже близилось к закату, наступления кромешной тьмы путешественники не ждали, всё-таки с освещением в этом времени ещё не так просто.

Мы высадились не вблизи поселения, даже берег-то не особо хорош, камышом поросший.

Углубились в заросли так, что огромный плот и не видно с воды. Если бы мы были пиратами и хотели бы найти укромную гавань, вот как-то так спрятаться — идеальный вариант. Правда, мачты торчат.

Люди без лишнего понукания принялись обустраивать ночлег, разводить очаг, варить что-то нехитрое — запахло луком, кашей и тлеющим навозом. Главное топливо в этих краях. Выкапывают ямку в земле, сверху накрывают листом, и высушенное ароматное сокровище тлеет, отдавая жар такой вот плите на которой пекут хлеб. Ну, или глиняный горшок ставят, как сейчас. Большой, народу много. Долго не закипит.

Я отошел в сторонку. Моя самая главная задача сейчас — не мешать слаженному коллективу, где каждый знает свою роль.

Кто-то стоит вооружённый, всматривается в заросли, пытаясь понять, член ли команды бежит от корабля к лагерю.

Кто не занят приготовлением пищи, ровняет землю и укладывает листья камыша, обустраивает будущие места для сна. Трудно сказать, чья работа опаснее: в зарослях водится всякое, так что у этих бедолаг даже больше шансов отправиться на суд Осириса, чем у часовых. Да и они, кажется, больше следят за враждебной фауной, чем опасаются нападения других людей.

На меня даже и не смотрят.

Люди стараются не шуметь, а вот лягушки отчего-то разорались. Обычно они не настолько безумны. Подняли ор, будто хотят замаскировать что-то недоброе, творящееся в тростнике.

Однако воинов это, наоборот, расслабляет, ведь им помогают дополнительные часовые: если кто-то будет подбираться со стороны воды, то спугнёт этих певцов, и люди получат предупреждение об опасности.

Я очертил вокруг себя круг свежеизготовленным жезлом, дабы обезопасить себя от змей и скорпионов. Чувствую, что работает. Самому не хочется пересекать эту линию, что уж говорить о неразумных тварях. Почему-то вспомнился советский фильм ужасов «Вий», где герой Куравлёва вокруг себя чертит свечкой: «Свят круг, спаси и сохрани!». Я так не говорил. Ничего не говорил, просто представлял, как хека льётся из жезла и создаёт преграду для всего враждебного.

Расположился я на краю расчищенной площадки около небольших зарослей кустарника и предавался меланхолии. Не нравится мне эта жизнь. Скучаю по мобильному интернету, по новостям из далёких стран. По тупым сериалам, практически неограниченному доступу к информации.

Даже при том, что так мало материалов пережили тысячелетия, я уверен, что за один день скачал бы из сети больше факсимиле свитков, чем увижу за всю свою жизнь. А в царские гробницы, где на стенах начертаны самые сокровенные тексты, меня и вовсе не пустят никогда.

Правда, появись у меня возможность на часок посидеть в интернете, я бы посчитал более полезным почитать справочники по медицине. Не нравится мне обстановка с эпидемиями в этом регионе. Вон, Саптах, опять же приболел.

Когда сильные руки схватили меня сзади, я не смог закричать. Широкая мозолистая ладонь перекрыла мне рот, и я не смог предупредить команду о нападении.

Да и отбиваться толком не мог: к первому человеку пришла подмога, и меня ещё и за руки схватили. Я взмахнул своим слеппером и судя по звуку по кому-то попал.

Услышал шёпот, слегка искажённый болью: «Прав был господин».

Голос мне показался знакомым. Уарсу!

Я брыкался, но куда там! Против воинов моё детское тельце… Да и в моём прежнем, взрослом теле я бы с ними не справился, не стану искать оправданий.

— Тише, не шуми! — в свете закатного солнца, добавившего красноты пейзажу, я не сразу узнал лицо Уарсу, которое показалось прямо напротив моего. — Меня специально послали с воинами, чтобы тебя успокоить. Не закричишь, если отпустим?

— У-у-у-у, — ответил я, и Уарсу прочитал в этом моё согласие. И он прав. Я согласен, ведь почувствовал объятия пушистых крыльев поверх мускулистых рук, а значит я под защитой.

Рот мне разжали, но руки пока ещё держали. Не верили во вменяемость ребёнка, хоть и ослабили хватку. Уверен, их тоже коснулись перья Сехмет и им страшно. Я чувствую это чрез прикосновение.

— Нас послал господин Мерикара. Спасти тебя, — мальчишка отвёл глаза. Привирает, я заметил за ним такую особенность.

— От кого?

— Точно не знаю, но это как-то связано с твоим учителем,