Скрутив и выкурив еще одну папиросу, Хикок встал и пошел назад, к своему спальному вагону, представляя, что возвращается не к своей узколицей жене, а к той блондиночке. Он вообразил, что та — молодая девушка, путешествует без сопровождения впервые. И едет она на Запад, дабы встретиться с мужчиной мечты. Или, быть может, все проще: ее отец — военный офицер в форте близ Вишневого Надела, и теперь, когда отношения японцев и американцев значительно окрепли и улучшились, ее пригласили присоединиться к нему. Возможно, женщина с дитем была ей матерью, а маленький мальчик — братом.

Он продолжал фантазировать, пока не добрался до спального вагона и не нашел свой закуток. Войдя, обнаружил, что Марта Джейн все еще спит.

Она лежала на койке, закинув руку на глаза. Ее кислые, сморщенные губы не утратили горечи. Они выступали вверх, как жерло действующего вулкана, готового извергнуться. Она сняла одежду и аккуратно положила ее на спинку стула, и с ее несколько угловатого тела наполовину сбилась простыня, повиснув на правой ноге и сбившись в колтун на самом крою койки. Хикок заметил, что стеклянный графин с виски на маленьком столике был наполовину пуст: где-то на пару стаканчиков меньше, чем было сегодня утром. Она приняла более чем достаточно, чтобы снова уйти в забытье — еще одна развившаяся у нее досадная привычка.

Он смерил жену долгим взглядом, ища хоть что-то, что пробудило бы ослабшие чувства. Пусть даже не влечения — простой симпатии сыскать бы. Темные кудри жены обвились вокруг шеи, плечи — острые, как пара армейских сабель, — были, пожалуй, второй после темных волос наиболее заметной чертой. Свет из окна превращал маленькие веснушки на ее алебастровой коже во что-то вроде оспин. Талия и бедра, которые раньше возбуждали его, все еще выглядели тонкими, но чувственность покинула ее бледную плоть. Она просто похудела от недоедания. Ви́ски ныне зачастую служило ей завтраком, обедом и ужином.

Хикок с грустью посмотрел на эту сердитую алкоголичку, чей образ жизни и муж не соответствовали ее романтическим и богатым мечтам. За последние два года она потеряла надежду и сердечность, бутылка стала источником ее силы, а вера в него умерла вместе с девичьим обожанием в некогда ярких глазах.

Что ж, и у него были мечты. Может, чересчур смелые для недалекого клерка из Канзаса, которому лучше бы держать себя в узде.

Налив рюмку из графина, он сел на скамью у стены и снова посмотрел на жену. Когда ему это надоело, он положил руку на скамью, но вместо дерева нашел книгу. Поднял томик и внимательно изучил. Книга называлась «Вниз по синей реке», автор — Эдвард Зейн Кэрролл Джадсон.

Хикок поставил бокал рядом с собой и пролистал книгу. Это не слишком ему помогло. Как и все романы Джадсона, это было чувствительное и чрезмерно поэтизированное изображение жизни в пору насущную. Одним словом — скука. А может, ему не нравились подобные книжонки лишь потому, что к ним питала слабость жена. Ведь Сэм Клеменс и стихи Уолта Уитмена — чушь собачья, по ее меткому выражению, ни жизни, ни чувства, а вот Эдвард Джадсон и рифмачи вроде Джона Уоллеса Крофорда и Цинцинната Хайнера — это да, совсем другое дело.

Пусть думает, что хочет.

Хикок отложил книгу. Зря они поехали. Думали, утраченное вернется к ним, но ради намеченной благородной цели она и пальцем не шевельнула. Он попытался внушить себе вину, убедиться в том, что и сам не сильно старался, но слишком явный то был самообман, просто вопиющий. Своим мрачным норовом она и его проняла. Когда все только начиналось, он вкалывал ради их увядших чувств, как ополоумевший старатель, ищущий цвет в жиле, которая, как он знал, давно обеднела.

Допив виски и положив книгу под голову вместо подушки, Хикок закинул ноги на длинную скамью и вытянулся, смежив веки. Он обнаружил, что тяжесть его недовольства куда более располагала ко сну, чем чары Морфея.

Проснулся он от того, что жена водила пальцем по его щеке. Он взглянул в ее глаза, отметил улыбку — и на мгновение решил, что ему приснились плохие времена, все было хорошо и так, как должно быть; вообразил, что время не придало веса их браку и еще не прошли те послесвадебные времена, когда они были увлечены друг другом. Но грохот поезда убедил его, что это не так. Годы пронеслись до одури быстро. Их свадьба стала достоянием дремучего прошлого.

Марта Джейн улыбнулась ему, на мгновение в этой улыбке отразились все ее потерянные надежды и мечты. Он улыбнулся ей в ответ. В этот момент он очень хотел, чтобы у них были дети. Но ими они не обзавелись: кто-то из них явно был бесплоден.

Она наклонилась, чтобы поцеловать его, и это был теплый поцелуй, по всему телу разославший мурашки. В этот момент он хотел одного — чтобы их брак был счастливым. Даже забыл молодую светловолосую девицу, которую увидел, пока разговаривал с Коди.

Они не занялись любовью, пусть он на то и надеялся. Но она несколько раз крепко поцеловала его и сказала, что после ванны и ужина у них что-то будет. Все, будто в старые добрые времена, когда у них это бывало часто.

После того как носильщик из племени чероки наполнил их ванну водой, она вымылась, а он вымылся той водой, что осталась после нее; оба насухо вытерлись полотенцем и оделись. Он поцеловал ее, и она поцеловала его в ответ, их тела прижались друг к другу в знакомом ритуале, но ритуал не был завершен. — После ужина, — напомнила она. — Как в старые добрые времена.

— Как в старые добрые времена, — эхом откликнулся он.

Рука об руку они прошли в вагон-ресторан, нарядные и улыбающиеся. Они заплатили по доллару, их отвели к столику и предложили выпить для аппетита. Он отказался от предложения, зря понадеявшись, что супруга поймет намек. Если бы! Она осушила один бокал, за ним — другой.

Когда она выпила третью рюмку и ужин был подан, вошла блондинка с солнечной улыбкой и села не дальше чем через три столика от них. Она сидела с пожилой женщиной и маленьким мальчиком, который любил поезда. Джеймс обнаружил, что не может оторвать глаз от юной красавицы.

— Ты о чем-то думаешь? — спросила его Марта Джейн.

— Особо ни о чем, — ответил он ей с улыбкой и увидел, что ее глаза