На какое-то время он снова отвлекся на деревья за окном, позволив перестуку колес, свисту веток над головой и их теням погрузить себя в приятную дрему.

Через некоторое время он открыл глаза и увидел, что жена встала со своего места. Скорее всего, она вернулась в спальный вагон. Присоединиться к ней Джеймс не спешил. Достав карманные часы, он посмотрел на них: проспал чуть меньше часа.

Они с Мартой Джейн позавтракали пораньше, решили посидеть в вагоне-салоне и понаблюдать за прохожими. Но оказалось, что они совершенно не интересуются своими попутчиками и друг другом, и оба уснули.

Что ж, он не винил ее за то, что она вернулась в постель, хотя в последнее время она проводила там слишком много времени. Но и компания из него в то утро — впрочем, как всегда, — была так себе.

Крупный мужчина со светлой козлиной бородкой и усами цвета пшеницы прошел по проходу, заметил свободное место рядом с Хикоком и сел. Достав трубку и кожаный кисет с табаком, он с надеждой обратился к нему:

— Могу я попросить у вас прикурить, сэр? О, спасибо. Меня Коди зовут. Билл Коди — к вашим услугам.

— Джим Хикок. Взаимно.

Они обменялись рукопожатиями.

— Это ваша первая поездка в Дакоту? — спросил Коди.

Хикок кивнул.

— Прекрасный край, Джим, просто прекрасный. Японцы в свое время, может, и были для нас как заноза в шее, но в изящных садах им равных нет — с этим не поспоришь. Белые люди не смогли бы и полынь вырастить там, где они такие чудеса устраивают.

— Совершенно верно, — согласился Хикок. Он достал бумагу и табак, скрутил себе папиросу. Делал это медленно, скрупулезно, будто ожидание и подготовка значили больше, чем событие-итог. Покончив с готовкой папиросы, он поднес к ней зажигалку «люцифер» и выглянул в окно. Маленький и красивый каменный храм, расположенный среди вишневых деревьев, пронесся мимо.

Оглянувшись на Коди, Хикок сказал:

— Я так понимаю, это не первая ваша поездка?

— Нет-нет. Я занимаюсь политикой. Можно сказать, что-то вроде посла. Мне поручено много ездить. Закреплять отношения с японцами, знаете ли. В общем и целом, я способствую расширению Вишневой дороги в Штатах по договору с японцами.

— Верите, что будет еще война?

— Сложный вопрос. Но теперь, когда сиу и шайены вновь объединились, мне кажется, проблем с краснокожими у нашего желто-белого союза будет немало. Особенно если брать во внимание прошлую неделю…

— А что такого случилось на прошлой неделе?

— Так вы еще не слышали?

Хикок покачал головой.

— Сиу и несколько шайенов под командованием Бешеного Коня и Сидящего Быка вырезали генерала Кастера и японского генерала Миямото Ёсию.

— Что, обе кавалерии?

— Обе, до единого мужа. Ни американские солдаты, ни самураи не устояли.

— Бог ты мой.

— Ужасно, да. Но я думаю, недолго краснокожим почивать на лаврах. И да, не подумайте обо мне лишнего, но уверен — как только зададим им жару в ответ, и американо-японские отношения укрепим. А это очень хорошо, если помнить, что как наши, так и их старатели нашли немало золота в Вишневом Наделе. Известно, что на такой случай иметь общего врага предпочтительнее.

— Ну, вам оно, может, известно, а мне — нет.

— Скоро об этом узнает весь континент, друг мой. И тогда в Вишневом Наделе начнется такая суматоха, какой вы не видывали.

Хикок потер глаза. Черт бы побрал эти штуки. Его зрение было хорошим во мраке или в затененных местах, но прямые солнечные лучи били по его глазам, точно иглы.

В тот момент, когда Хикок открыл глаза и посмотрел в сторону затененного уюта прохода, по нему спустилась чуть полноватая женщина, дергая за ухо маленького мальчика в коротких штанишках.

— Джон Лютер Джонс, — говорила она, — я уже не раз просила вас оставить машиниста в покое. Не задавать так много вопросов. — Она потянула мальчика за собой.

Коди посмотрел на Хикока и тихо сказал:

— Я никогда не видел маленького мальчика, который бы настолько любил поезда, как этот. Жуткий непоседа и почемучка, то и дело получает от матери затычины, но я не думаю, что он особенно докучает машинисту.

Хикок хотел ответить ничего не значащей улыбкой, но тут ему на глаза попалась красивая женщина, шедшая рядом с дамой и ребенком. В бульварных романах подобных ей называли «чудесными созданиями». Ее округлое лицо в той же мере лучилось здоровьем, в коей мере его жена лучилась недовольством. Волосы у нее были пшенично-желтые, глаза — зеленые, как листья едва распустившегося дерева. Она была одета в сине-белое ситцевое платье, которое пояс из плотной черной японской ткани перехватывал у изящной талии. Вся радость мира находила отклик в каждом ее движении, и Хикоку не хотелось на нее даже смотреть, чтоб не возникало соблазна думать превратно о жене… но и терять ее из виду он не спешил. Почти смущенно повернув голову, следил, как она проходит мимо, покачивая бедрами, и исчезает из виду в следующем вагоне поезда.

Когда Хикок откинулся на спинку сиденья, чувствуя, что воротник жмет пуще прежнего, он заметил, что Коди улыбается ему.

— Такую редко встретишь, правда? — сказал он. — Моя жена Луиза заметила, что вчера я обратил внимание на сие юное создание, и с тех пор у нее развилась раздражающая привычка махать своим новым японским веером перед моим лицом — случайно якобы, когда она проходит мимо.

— Вы часто ее видите?

— Полагаю, у нее спальное место в соседнем вагоне, и я о нем, знаете ли, часто думаю… наверное, не я один, а всякий мужчина в этом поезде, которому она хотя бы раз попалась на глаза.

— Да, так оно, наверное, и есть.

— Вы холосты, друг мой?

— Нет.

— А так жаль иногда, что нет, правда? Ну что ж, дружище, пора возвращаться к жене, а то она подумает, что я гоняюсь за милым юным созданием. Вот если бы старухи не было со мной в поездке, может, и гонялся бы…

Коди встал, пожал ему руку на прощанье, прошагал по проходу и исчез.

Хикок снова отвернулся к окну, слегка прищурившись, чтобы успокоить зрение. На самом деле он мало что видел — его взгляд был обращен внутрь. Он думал о девушке. Был более чем очарован ее внешностью. Впервые в жизни ему по-настоящему пришла в голову мысль о неверности.

С тех пор как он женился на Марте Джейн и стал клерком, ему и в голову не приходило