Вряд ли они покажут такую же удаль как и те, кто сам принимает решения. Зато ничего не боятся, просто ломятся вперёд под облаком из стрел и пуль из пращи — это мы уже видели и при штурме храма Анукет в Асуане. Пугающее зрелище.

Трюк с убийством колдуна не пройдёт, и причин на это сразу две: во-первых, они уже о нём знают и не подходят на расстояние выстрела. А во-вторых, я не случайно сказал «они». Их трое! По крайней мере только на виду. Скажу так — трое носят костяные маски и держат в руках «волшебные палочки» с черепом на конце.

Лучников очень много, соотношение совсем иное, не как в нашей армии. Щиты есть далеко не у всех, и те а основном из плетёные из прутьев. Основное оружие — копьё и палка. Металлические наконечники копий и топоров — большая редкость. Подозреваю, что это трофеи потому, что спящие египтяне в их армии все поголовно вооружены либо деревянными дубинами, либо заострёнными, частенько кривыми, палками, то есть имитацией копья.

Поскольку внезапное нападение не состоялось, две армии остановились по берегам пустого русла и никто не решался спускаться в него, дабы не стать лёгкой мишенью для стоящих выше.

— Погонят наших пленных, — предположил Анхесенамон.

Я ответил не сразу, молился про себя.

В последнее время я не был так усерден в молитвах, как раньше. Не поминал Господа при каждом удобном случае. После пробуждения во мне хека Саптахом отчасти уповал на египетских богов.

Однако, во время опасности я почему-то не обращаюсь к ним, даже не рассчитываю на того покровителя, который настолько явно присутствует в моей жизни, что я чувствую объятие его (или её) крыльев физически.

Моя молитва о спасении вполне православная, много раз произнесённая ещё в той реальности будущего. Да и в этой я её не забывал никогда, просто появились альтернативы. Когда на сердце тревожно, прошу о милости Господа, а не, скажем, Ра или Гора. К египетским богам я обращаюсь только с практическими задачами.

Я об этом размышлял и раньше, и поначалу утвердился в ложном мнении, что к богам Египта стоит относиться как к христианским святым. Ведь святых же тоже просят о помощи. Об исцелении, моральной поддержке, укреплении в вере. Вряд ли кто-то осознаёт из таких молящихся, что это прямое нарушение первой заповеди, запрещающей поклонение кому-либо, кроме единого Бога.

Я и сам только относительно недавно, уже во второй жизни, понял, что это происходит от неверного понимания. Святые не исцеляют сами, они просто присоединяются к нашей молитве. Поскольку они ближе к Богу, то их молитвы имеют бо́льшую силу.

Точно не знаю, но скорее всего эта практика идёт из первых веков христианства, когда и Богородица и Апостолы уже умерли смертью телесной, но продолжили являться к верующим во снах и наяву для наставлений и укрепления в вере, избавления от мучений. То есть дали понять, что они не мертвы, а ушли к Господу и живы.

Впрочем, с нарушением первой заповеди не так однозначно. Когда мы просим друга помочь с чем-то, это же не грех? Тогда почему обратиться с просьбой к святому или к языческому воплощению сил природы — греховно?

Заповедь звучит так: «Я Господь, Бог твой, да не будет у тебя других богов пред лицем Моим» (Исх.20:2–3). То есть в принципе не запрещает почитать святых, только лишь надо понимать, что они не подменяют Его, у них другое естество. Не самостоятельно-божественное, их сила идёт от Бога. И даже не в том смысле, как фараон передаёт божественный ка Ра людям Двух Земель.

Почитание святых не должно носить характера обращения к благодетелю, а как к примеру правильной веры, наставника, образца и сослужителя. Они не творят ничего лично, но имеют весомый голос перед Ним.

Хоть Он ни разу не дал мне понять, что слышит меня, в том смысле, как это делают боги Двух Земель — физически, — однако только так на сердце становится спокойнее. Оно и в самом деле становится легче пёрышка Маат.

Так что даже и не знаю, как теперь быть. Грешить и каяться, чтобы потом опять согрешить? Грош цена такому раскаянию, если оно не завершает цепь греховного поведения. До сих пор только боги Двух Земель направляли меня явно и недвусмысленно. А ведь я, между прочим, в этом времени единственный не только христианин, но в каком-то смысле и авраамист тоже. Не могу быть незамеченным и менее приоритетным, пусть такая мысль и ведёт к гордыне.

Если бы Он дал мне знак, дал понять, что те божественные проявления, каким я стал свидетелем творятся по воле Его. Ведь ничто же не может происходить без его ведома. Только эта мысль и является спасительной соломинкой, за которую держусь я, утопающий.

Помолившись про себя мысленно, я перекрестился явно, что не укрылось от взгляда командующего. Но он не задавал вопросов. Понимал, что я про себя обращаюсь к богу, пусть и не понимал, к какому.

— Надо высылать переговорщика, — сказал я, а командующий согласился.

Египтянам не чужда дипломатия. На стелах рассказывается не только о победах на поле боя, но и первый в мире письменный договор составленный между египтянами и хеттами тоже сохранился. Сделаем упор на слове «сохранился» — сотни бытовых договоров на папирусе тоже пережили время скорее всего благодаря их распространённости. А дипломатическая переписка, наверное, страдает при каждой смене династии. Даже картуши с базальта сбивают, что уж говорить о том, что легко горит.

В полевых условиях, когда ни одна из сторон не уверена в победе (а колдуны не уверены, это чувствуется), есть место для торга, угроз и уступок. Наша задача сейчас — выяснить причины неуверенности у численно превосходящего нас противника.

Никакого кодекса чести, общего для многих соседей, пока ещё не выработано. Нет общепринятых норм сообщить о том, что одна из сторон желает договариваться. Так что надо как-то попытаться убедить, что мы не пытаемся вывести их командира из строя, чтобы убить.

— Я бы убил, — сказал Анхесенамон абсолютно серьёзно.

В этой древности всё решается просто. Жизнь людей ничего не стоит. Не зря же воины смотрят на меня свысока из-за того, что я не убил никого в бою за крепость Кубан. А я, наоборот,