…покорная домохозяйка зарезала супруга мясным ножом, пока тот спал, и позже заявила полиции, что поступила так, потому что супругу не понравился ее стейк, хотя еще неделей ранее она приготовила ему точно такой же — и все было в порядке…

…в своей маленькой квартирке Монти и Бекки Джоунс предприняли тщетную попытку заняться любовью, но у Бекки не было настроения, а у Монти — эрекции. Тогда им это показалось жуть какой неурядицей, но лишь потому, что они еще не ведали, сколь плохие для них времена вскоре наступят.

Так или иначе, то была странная ночь в городке Гэлвистон, штат Техас. Чуть ли не все городские собаки выли.

Перевод: Григорий Шокин

Толстяк и слон

Посвящается Пэту Лобрутто

Joe R. Lansdale. "The Fat Man and the Elephant", 1989

Указующие знаки были разбросаны по окрестностям в радиусе нескольких миль, и чем ближе было место, тем крупнее они становились. Энтузиазм, вложенный в их размашистость и яркость, заставляли подумать о том, не сам ли Господь Бог их развесил, дабы по дороге к раю ни один праведник ненароком не сбился с пути.

Но вместо емкого и всем понятного «рай» на указателях значилось:

САМЫЙ КРУПНЫЙ СУСЛИК В МИРЕ!

И ВСЯКИЕ ДРУГИЕ ПРИЧУДЫ!

У НАС ЕСТЬ ЗМЕИ! И ДАЖЕ СЛОН!

СУВЕНИРЫ!

МУЗЕЙ-УНИВЕРМАГ БУЧА!

Уж Сонни знал, что заведение Буча — далеко не райская канцелярия, и все, что ему нужно там увидеть, — помянутый слон. Он много раз бывал в Музее-Универмаге, и первого раза хватило для осмотра всех достопримечательностей, потому что их там не было.

Самый большой в мире суслик имел шесть футов роста и находился внутри огороженного тента. Чтобы попасть туда, сверх входной платы требовалось выложить два доллара — чего не сделаешь, лишь бы почувствовать себя дураком! Суслик был чучелом, причем довольно плохо сделанным — он больше походил на собаку, стоящую на задних лапах. Выражение морды у него было напряженное, как у страдающего запором, а один из двух передних зубов отколот камнем, который бросил в суслика сверх меры разочарованный посетитель.

Змеи в распоряжении Буча были ничуть не лучше: пара уже дохлых, набитых, с выпирающими из-под иссушенных шкур ребрами, и одна еще живая, но явно готовая к отбытию в лучший мир, с вислой пастью, из которой извлекли все до единого зубы, напоминающая сдутую велосипедную шину в свернуто-сонном (читай, практически неизменном) состоянии. Ничто не могло разбудить бедную ползучую тварь — хоть по стеклу террариума стучи, хоть «пожар» кричи.

Сувениров было аж два. Один — кошелек из панциря броненосца, другой — миниатюрная статуэтка суслика с маленькой биркой, гласившей: «Я видел самого большого в мире суслика в Музее-Универмаге Буча на Пятьдесят девятом шоссе». Буковки так и наползали друг на дружку — приходилось мысленно дорисовывать между ними разделительные полосы.

Сувениры продавались по доллару пятьдесят центов за штуку и раскупались, в принципе, довольно бодро. На них Буч зарабатывал больше денег, чем на чем-либо еще, не считая разве что прохладительных напитков, разбавляемых им на четверть объема. Изнуренные жарой и долгой поездкой, раздраженные видом самого большого в мире суслика, посетители Музея-Универмага, как правило, не находили ничего лучше, как потратиться на содовую и сувенирчик.

Вроде дурацкой статуэтки. Или кошелька.

К слову, броненосцы, шедшие на кошельки, происходили с фермы Хэнка — он их там забивал, покрывал панцири лаком и красил золотой краской, в которой плавали блестки, затем сушил. Получалась яркая фиговина с молнией аккурат на животе и веревочной ручкой на месте шеи и хвоста, с печально торчащими к небу ножками.

Был такой кошель и у жены Буча. Однажды Четвертого июля она, набив его недельной выручкой, куда-то исчезла — и ни ее, ни выручку, ни кошель больше никто не видел. Парень по имени Элрод, что работал на заправочной станции фирмы «Галф», тоже куда-то девался. Особо проницательные усматривали в данном спонтанном отбытии таинственную связь.

Но Сонни, так или иначе, приехал повидать слона. Не за сувенирами, не за дохлыми змеюками, и уж подавно — не за сурком. Слон на фоне затрапезных чудес Буча все-таки ощутимо выделялся. Был чем-то особенным.

Красавцем слон не являлся — по факту, оказался он настолько плох, что встать не мог, но как только Сонни его впервые увидел, сразу почувствовал: перед ним — родственная душа. Сонни навещал слона, если ему требовалось вдохновение, что в последнее время, когда денег становилось все меньше, а его проповеди не приносили того, что он считал необходимым, случалось довольно часто.

Сонни вкатил свой красный пикап «шевроле» с наклейкой «Бог любит даже таких дураков, как я» на заднем ветровом стекле через ворота Буча и заплатил доллар за вход, плюс два доллара за то, чтобы посмотреть слона.

Буч, как обычно, сидел у окна билетной кассы. Он был беззуб, на голове у него красовалась засаленная черная рабочая шапочка. Сонни не мог понять, чем Буч ее так грязнит — он никогда не видел его за работой со смазкой, разве что за тресканьем жареной курятины. Буч просто сидел у окна маленького домика в застегнутом на молнию комбинезоне (что зимой, что летом), крутил карандаш в пальцах, сгонял мух с засохших пончиков и утирал бегущие по его подбородку сопли вперемешку с нюхательным табаком «Льюис Гаррет». Он редко говорил о чем-либо — если речь не шла о деньгах, вообще мог рта не раскрывать. Да что там, он даже цену за входной билет озвучить не снисходил — будто это некий сердечный секрет, до которого, коли хочешь его узнать, докопаться надобно самому.

Сонни подъехал на своем пикапе к большому сараю, где стоял слон, вылез на тротуар и вошел внутрь.

Кэнди, старый негр-уборщик, охаживал метлой грязь, в основном лишь зазря вздымая пыль. Увидев Сонни, он просиял.

— Мастер Сонни, здравствуйте! Вы ведь на своего слона посмотреть пришли?

— Ага, — откликнулся Сонни.

— Славно, славно. — Кэнди посмотрел через плечо Сонни на вход, потом — на задки сарая. — Славно, что вы вовремя поспели, как всегда… — Негр протянул ему руку. Сонни сунул ему пятидолларовую купюру, Кэнди аккуратно сложил ее и заправил в передний карман своих выцветших брюк цвета хаки. Похлопал по карману — будто славную дворнягу потрепал — и зашагал вдоль стены сарая. Он рванул на себя дверь, открыл ее и стал ждать, когда Буч отбудет на ленч — как делал каждый день ровно в