— Брат, приехал врач. Он дожидается в гостиной, — робкий голос Эстер, заглянувшей в приоткрытую дверь, прервал мои мысли.

Определенно, эта новость была гораздо более приятной, чем мои воспоминания. Я устало поднялся, поставил миску с похлебкой на сундуку изножья кровати, вышел из комнаты и двинулся вслед за Эстер вниз по лестнице. Мои тяжелые неуклюжие шаги заглушали легкий шелест ее юбок.

— Мы поможем тебе, отец, — произнес я вполголоса, обращаясь скорее к самому себе.

Каждый шаг давался с трудом. Обжигающая боль пронзала насквозь всякий раз, когда я поднимал и опускал ногу. Голова кружилась, что, впрочем, было неудивительно — последние дни я почти ничего не ел. Я хотел взяться за перила, но промахнулся, рука скользнула мимо. Пошатнувшись, я рухнул на пол и кубарем покатился вниз по ступенькам, лишь отчасти осознавая, что происходит. Думаю, я потерял сознание прежде, чем скатился к подножию лестницы.

Когда-то вознесенный до небес, а ныне падший, он низвергнут в пучину и навеки прикован к ней. Но здесь он свободно движется, извиваясь всем телом, и никогда не прекратит своего движения. Его удел — одиночество. Чтобы утолить свой нескончаемый голод, который больше, чем бездонные пропасти и зловонные расщелины — место его обиталища, — он беспрерывно вершит свой труд, принося чуму и наводнения, морские бури и полчища саранчи, ожидая гибели мира во льду и пламени. Вражда — его пища. Гром, раскалывающий горные пики, молнии, разрывающие небеса, заставляют его трепетать, и все же он остается полноправным властелином своего несокрушимого царства.

Пробудись. Пробудись и восстань. Тот, кто поработил нас, сброшен. Бескрайний мир лежит перед нами. Далекие звезды нанесены на карту и названы по именам, по ним пролагаем мы курс. Волны расступились. Я расправил крылья, первозданный Хаос вновь правит миром, и вновь запущен ход времен.

Когда мое сознание освободилось из оков полусна-полубреда, видение, в котором какое-то мускулистое тело, извиваясь и корчась, поднималось из темных глубин, отступило. Я вернулся в реальный мир.

В пересохшем рту стоял отвратительный привкус тухлых яиц. Я провел языком по растрескавшимся губам и поморщился — кожу саднило. А затем попытался открыть глаза. Отчаянная жажда заставила приподняться на локте и оглядеться вокруг. Потянув носом, я узнал запах травяной припарки и осторожно шевельнул ногой, ожидая почувствовать знакомую пульсирующую боль, но боль оказалась тупой и не пронзала насквозь, словно в меня воткнули горячую кочергу. Как долго я был в постели? Я попробовал встать, но тут же рухнул обратно на подушку, слабый, как новорожденный котенок. Однако ни озноба, ни головокружения — я чувствовал себя гораздо лучше.

Меня удивило, что первая моя мысль была не об отце. Передо мной возникло бледное лицо, надменно сложенные губы, расширенные от страха глаза и копна спутанных, черных как смоль волос. Я тряхнул головой, прогоняя навязчивый образ: ну уж нет, я не позволю Криссе Мур поселиться в моих мыслях.

В комнате было темно, а сквозь окно лился лунный свет. На стекле виднелись причудливые морозные узоры. Я догадался, что стояла глухая ночь, самый темный колдовской час, одинаково далекий и от полуночи, и от рассвета, когда ни одна живая душа носу из дома не высунет.

Однако какой-то едва уловимый звук нарушал тишину ночи. Я протер глаза, сделал глубокий вдох и снова попытался встать. На этот раз мне удалось сесть и даже спустить ноги с кровати. Поставив стопы на пол, я решил проверить, насколько сильно могу наступить на больную ногу, и с радостью обнаружил, что стою, свободно опираясь на нее всем весом. На мне была надета легкая ночная рубашка. Я провел ладонью по подбородку — щетина как минимум трехдневной давности. Вероятно, я был очень болен, но теперь лихорадка спала и дело пойдет на поправку.

«Но что за звук, откуда он идет?»

У меня не было времени на поиски свечи, но лунного света оказалось достаточно. Я приоткрыл дверь и выглянул в коридор. Там царил непроглядный мрак. Двери в комнаты отца и сестры были плотно закрыты, однако я сумел разобрать, что шум доносится из спальни Эстер.

Двигаясь на ощупь по темному коридору, я вдруг сообразил, что не припомню, когда в последний раз заходил в комнату сестры. Доковыляв до ее двери, я потянул за ручку.

Когда я вошел и мои глаза привыкли к тусклому лунному свету, падавшему через окно, стало понятно: настороживший меня звук — это скрежет ножек кровати о деревянный пол. Тело сестры билось в судорогах, так что кровать ходила ходуном. Спина Эстер выгибалась дугой, голова перекатывалась по подушке, а руки со скрюченными пальцами молотили воздух. Из разинутого рта вырывались какие-то нечленораздельные стоны, торопливые и печальные, словно вопли измученных душ. Меня охватил ужас. Слова, которые Крисса Мур прошептала мне в ухо, припав к тюремной решетке, сами собой всплыли в памяти: «Молись Богу!» Я подавил настойчивое желание рухнуть на колени и молиться. Но ведь я обещал отцу, что не подведу его — «Отец, теперь перед тобой мужчина», — так действуй как мужчина. Я двинулся вперед. Наверное, бедняжке приснился кошмар, надо поскорее разбудить ее.

— Эстер! — позвал я. — Эстер, проснись! — Я надавил на ее вскинутые вверх руки и потряс за плечо.

Ноги Эстер дернулись, ступни ударились о спинку кровати, а тело подбросило вверх. Удар был невероятной силы. Я подумал, что это скорее какой-то припадок, а не кошмарный сон.

Несмотря на нарастающий ужас, я продолжал удерживать мечущуюся Эстер. Вскоре сопротивление ее ослабело, а затем над моим ухом раздался тихий голос:

— Брат, отпусти. Ты делаешь мне больно.

— Боже, ты напугала меня! — Я разжал хватку, выпрямился и перевел дух, пытаясь успокоить колотящееся сердце.

Эстер села на кровати.

— Как я рада, что ты пришел в себя, брат, — сказала она ровным тоном.

— Сколько я был без сознания?

— Четыре дня.

— Четыре дня? — тупо переспросил я.

— Да. Счастье, что, когда это случилось, с нами был врач. Он сразу промыл и перевязал твою рану. А потом дал сонную настойку. Он сказал, что при должном уходе ты непременно поправишься.

Я слушал сестру, и меня не покидало ощущение, что с ней что-то не так: слишком невозмутимый вид и неестественно спокойный голос. Я не узнавал прежнюю Эстер.

— В чем дело, сестра? — Я взял ее руку. Пальцы у Эстер были ледяными. — Ты что-то скрываешь от меня?

Паузы между словами длились целую вечность. Однако говорила она убежденно и твердо:

— Врач осмотрел отца. И пришел к выводу, что с ним случился