— Уходите, — приказала Кейта, и ее голос снова стал холодным и отстраненным. Она пыталась заново выстроить стену враждебности, чтобы защититься от тех непонятных чувств, что бушевали внутри. — Убирайтесь с нашей земли. И передай своему хану: граница отныне закрыта. Для всех. Всех, кто сделает хоть шаг за ее предел, ждет неминуемая смерть.

Девушка посмотрела Инсину прямо в глаза.

— Сегодня мы признали ничью. Но если встретимся еще раз, неважно, здесь или в другом месте, поединка не будет. Будет кровь. И она будет либо твоей, либо моей. А теперь убирайтесь с моих глаз!

Не дожидаясь ответа, она развернулась и, не оглядываясь, пошла обратно в сторону топей. Каждый шаг давался ей с трудом. Девушка чувствовала его взгляд на своей спине, и он обжигал сильнее, чем любая рана. Она не знала, кем был этот воин, кроме того факта, что это был сын степного хана. Но она наверняка знала, что эта встреча, этот смертельный танец стали началом чего-то страшного и неотвратимого. Пророчество начало сбываться.

Инсин смотрел вслед удаляющейся фигуре, пока она не растворилась в тени леса. В ушах до сих пор стоял шум битвы, а в груди гулко отдавался стук его собственного сердца. Он коснулся щеки — там, где едва не прошлись ее когти, кожа горела. Он никогда не встречал такого противника. И он никогда не испытывал ничего подобного.

— Инсин… — шепот Аяны вернул его в реальность. Она опиралась на его плечо, все еще едва заметно дрожа. — Кто она?

— Не знаю, — честно ответил он, не отрывая взгляда от деревьев, поглотивших удаганку. — Дух этого леса, наверное.

В этот момент тишину разорвал звук, от которого у обоих похолодело внутри. Громкий, приближающийся топот множества копыт. Он доносился не с севера, а с юга. Со стороны их улуса. Аяна в ужасе вцепилась в руку брата.

— Они нашли нас! Отец…

Инсин резко обернулся. Сомнений не было — это была не пара дозорных, а целый отряд. Его план, план Аяны, все провалилось с оглушительным треском. Отец не стал ждать, он понял все сразу. И теперь погоня, ведомая его яростью, настигала их. На мгновение в голове Инсина промелькнула отчаянная мысль. Вскочить на коня, что ждал его за скалами, и бежать. Бежать на запад, к Темуджину, или на север, в эту проклятую тайгу, куда угодно, лишь бы подальше от всепоглощающего, словно бушующее пламя, отцовского гнева! Но он посмотрел на сестру — бледную, хромую, измученную. Далеко они не уйдут. Их настигнут и показательно казнят.

— Что нам делать? — прошептала Аяна, ее глаза наполнились слезами. — Бежать?

— Поздно, — коротко и обреченно ответил Инсин, его мозг лихорадочно искал выход. Топот становился все громче. Скоро они появятся на вершине холма. У брата и сестры оставались считанные мгновения.

— Слушай меня, — Инсин взял сестру за плечи и заставил посмотреть на себя. — Мы не бежали. Поняла?

Аяна растерянно моргнула.

— Но…

— Мы не бежали! — повторил он более твердо, вкладывая в каждое слово силу убеждения. — Я узнал, что ты отправилась одна на охоту, испугался за тебя и поехал следом. Здесь, у границы, на нас напал шаманский дозор. Их было несколько. Мы отбивались. Твоя лошадь испугалась и сбежала, а ты попала в эту ловушку. Я сражался с их предводительницей, ведьмой с медвежьими когтями. Она ранила меня, — Инсин показательно провел пальцем по своей щеке, оставляя на ней кровавую полосу от едва начавшей подсыхать царапины, — Но я заставил их отступить. Мы гнали дозор до самых топей.

Воин говорил быстро, четко, выстраивая легенду, в которой не было ни единого слабого места. Аяна безропотно смотрела на брата, ее губы дрожали.

— Но… они поверят? Бату… он ненавидит тебя. Брат непременно будет искать подвох.

— Да пусть ищет, — язвенно отрезал Инсин. — Это лучше, чем признаться в измене. Я беру все на себя. Твоя задача — молчать и хромать. И бояться! Это у тебя получится лучше всего.

Ее испуг был не только за себя. Она видела, как потемнели глаза брата, как напряглась его челюсть. Всю тяжесть отцовского гнева он собирался всецело принять на себя.

— Я не хочу, чтобы из-за меня… — начала она, едва сдерживая подступающие, жгучие слезы.

— А я не хочу, чтобы тебя клеймили и продали в рабство, — прервал он ее жестко. — Мы проиграли, Аяна. Твой побег сорван. Сейчас главное — выжить. И, возможно…

Он не договорил, но мысль была ясна. Возможно, эта неудача была не так уж и плоха. Нападение на север отложено. Шаманский клан, сам того не зная, получил драгоценную фору, а лесная ведьма с синими глазами пока будет в безопасности. Эта мысль принесла ему странное, горькое удовлетворение. В тот момент на гребне холма показались первые всадники. Впереди, на своем огромном вороном коне, ехал хан Хулан. Рядом, с хищной ухмылкой на лице, скакал Бату. Их лица были мрачнее грозовой тучи.

Инсин выпрямился, поддерживая сестру. Он принял вид измотанного, но не сломленного воина, только что вышедшего из боя. Юноша приготовился лгать. Лгать в глаза отцу, брату, всему своему роду. И эта ложь, рожденная из желания спасти сестру, казалась ему честнее той правды, ради которой его отец собирался развязать войну.

Когда отряд подъехал ближе, Хулан остановил своего коня так резко, что тот захрапел и забил копытами. Хан молча, сверху вниз, смотрел на своих детей. Его взгляд был тяжелым, как могильная плита.

— Что это значит? — наконец произнес он, и в его голосе не было ярости, лишь ледяное, всепроникающее спокойствие, которое было страшнее любого крика.

Инсин шагнул вперед, все еще поддерживая сестру.

— Отец. Мы гнали врага, — сказал он громко и четко, чтобы слышали все воины. — Аяна поехала на охоту слишком близко к границе. На нее напал дозор лесных шаманов, я услышал крик и поспешил на помощь.

Бату громко расхохотался.

— На охоту? Одна? Накануне Великого похода? Инсин, твои сказки так же нелепы, как и твоя жалость к врагам.

— Это не сказки, брат, — холодно ответил Инсин, глядя на него в упор. — Их было несколько, они хотели утащить ее в свои топи. Мы отбивались. Конь сестры сбежал, а она застряла в этих корнях. Мне пришлось