Таких обычно списывали и отправляли на переплавку. Лишь избранные — инженеры Квартала Витражей или богатые фабриканты — могли выкупить их себе. Уж тем более не деревенские кузнецы или крестьяне.

И всё же один из них лежал здесь, побеждённый простым упавшим деревом. Его корпус, когда-то отполированный до зеркального блеска, теперь покрылся патиной, а в швах пророс мох, было похоже, что лес решил ассимилировать незваного гостя.

Улисс провёл пальцами по зазубренному месту на корпусе — там, где должна быть гравировка с серийным номером. Кто-то тщательно стёр все опознавательные знаки.

— Выздоравливай, — пробормотал Улисс, пнув железяку ногой.

В ответ чаща отозвалась скрипом. Резким, как крик.

— Кто здесь? — обернулся Улисс.

Ответом был ползучий шёпот:

— Улисс... Улисс... Улисс...

Он отшатнулся. Под ногой хрустнуло стекло — очки в железной оправе, одно стекло разбито. Пахло чем-то сладким и приторным.

И тогда он их увидел.

Куклы.

Они висели на ветвях, привязанные за шеи верёвками. Фарфоровые лица в трещинах и плесени. Стеклянные глаза, как живые.

И все смотрели на него.

— Улисс... Мы ждём...

Шёпот шёл уже отовсюду.

Он рванул вперёд, не разбирая дороги. Ветви царапали лицо, корни шевелились под ногами.

Впереди мелькнул свет — тусклый, жёлтый.

Хижина?

Свет моргал, будто кто-то дышал на пламя. Шёпот нарастал:

— Войди...

Улисс рухнул на землю, в сырую, холодную траву. Вжался лицом в прелую листву, зажмурился. Когда открыл глаза — было темно. Совсем. Абсолютно.

И тогда он увидел их. Два глаза. Горели в темноте, как угли в пепелище. В груди что-то оборвалось, и по жилам разлилась густая, сладкая ярость.

— Это ОНО, — прошипел он. — Из тоннелей…

Из тьмы донёсся хриплый, булькающий рык. Тёплый пар чужого дыхания коснулся его лица, смешался с его собственным.

Улисс медленно поднялся.

Страха не было. Одна только ненависть, древняя и слепая.

— Выпотрошу тебя, тварь! — его голос прозвучал хрипло и чуждо. — Сниму с тебя шкуру и натяну на рёбра!

Шаг.

Ещё шаг.

Глаза не моргали, притягивая как магнитом.

Он побежал на них!

И вдруг — провал.

Свет.

Лунный свет, обрушившийся с неба, и…

И два потускневших газовых фонаря, качающихся над покосившейся стеклянной оранжереей.

Ярость стала уходить, оставляя после себя пустоту и горький осадок.

Кто зажёг эти огни? И почему именно сейчас? И самое главное — почему лес так легко сыграл на его тёмных инстинктах?

Стеклянный купол, покрытый слоем грязи и мха, но всё ещё целый. Внутри — движение. Мелькание латунных конечностей. Он подошёл ближе, протёр рукавом запотевшее стекло.

Внутри, среди чахлых, мёртвых растений, ходил Железноликий.

Садовник.

Большой, неуклюжий, сделанный в старом, вычурном стиле. Один глаз-линза был разбит. Металлические пальцы осторожно касались увядших листьев. Он подошёл к котлу, долил воду в систему. Пар со свистом вырвался из труб, запотев стекло.

Кто его построил? Кто запрограммировал ухаживать за тем, что давно умерло?

Садовник повернулся к нему, словно почувствовал. Разбитый глаз мерцал тусклым светом.

— Приветствую... — его голос скрипел, как несмазанный. — ...вы опоздали на полив...

Металлическая рука указала вглубь оранжереи:

— Хижина... там...

Стекло между ними снова запотело. Когда пар рассеялся, Железноликий уже стоял спиной, подвязывая мёртвый цветок.

Улисс отступил.

Он оглянулся. Лесная чаща сомкнулась.

Шёпот умолк, но от этого не стало спокойнее.

Отступать было глупо.

Оставался только один путь.

Улисс вошёл внутрь.

Воздух был влажный и удушливо-сладкий совсем как… «Серебряная гардения».

Он увидел хижину.

Старую, покосившуюся, притулившуюся под стеклянным куполом, как последнее пристанище.

Он сделал шаг вперёд.

Глава 10. Общий порядок

То, что снаружи казалось просто старой хижиной, внутри оказалось капсулой, законсервированной в моменте. Улисс, переступив порог, почувствовал, как усталость наваливается на него цельной, тяжёлой массой. Он рухнул на койку, не чувствуя жёстких досок под тонким матрасом, набитым соломой и чем-то колючим, возможно, металлической стружкой. Последнее, что проползло в его сознание перед тем, как провалиться в тёмные воды сна, — тихий, размеренный скрежет. Казалось, где-то в глубине хижины билось одно-единственное металлическое сердце.

Его разбудил стук. Не громкий, но настойчивый. Металл по металлу.

Тук.

Пауза.

Тук.

Железноликий из теплицы стоял спиной к нему, его медные суставы двигались с гипнотической точностью. Детали падали на стол, изъеденный шрамами от ножей, стамесок и паяльников, с едва слышным звоном, выстраиваясь в геометрически безупречные, но абсолютно бессмысленные группы. Зачем он зашёл в хижину?

— Ты… что делаешь? — голос Улисса застрял где-то в горле, спутанный сном.

Машина замедлила свои движения, словно задумалась. Её плечи слегка подрагивали, издавая лёгкий дребезжащий звук.

— Порядок… — шестерёнки в горле скрипели на высоких нотах, голос был старым, изношенным. — Должен… быть. Порядок.

Это не была обычная фраза бытовых Железноликих. Они обычно бубнили что-то о «Догмате благоустройства» или «Каноне чистоты». Это звучало по-другому. Почти… как заклинание, которое нужно повторять, чтобы не сойти с ума.

Улисс встал, и пол под ним скрипнул.

Железноликий резко, почти пугливо повернул голову на звук. Его единственный глаз — линза с трещиной, расходящейся как паутина, — мерцал неровным, прыгающим светом. Внутри горел огонёк, дрожащий, как свеча на сквозняке. Было похоже, что за линзой метался пойманный светляк.

— Кто тебя создал?

Железноликий замер. Слишком долго, чтобы быть простым сбоем.

— Я не помню...

— Но ты помнишь, что должен наводить порядок?

Машина медленно кивнула, её шея издала тихий шипящий звук.

— Иначе… иначе всё сломается. Всё. Сломается.

В этих словах не было программы. В них был почти детский страх перед хаосом, который вот-вот поглотит его хрупкий мир.

— Ты боишься? — тихо спросил Улисс.

Пальцы Железноликого сомкнулись вокруг металлического прутика, валявшегося на столе, и сжали его с такой силой, что тонкий металл погнулся.

— Страх… — голос рассыпался на отдельные частоты. — не