— Не похоже, что видео вообще как-то связаны, — размышляет Надя. — Но какая-то связь должна быть.

— Ну это очевидно чья-то коллекция, — сказала Инкар. — И по какой-то причине он решил поделиться ею с нами.

— Чтобы запугать? — спросила Любава. — Или подразнить?

— Не знаю, давайте посмотрим третью кассету, может что-то прояснится.

Ребята вставили в проигрыватель третью кассету.

Видео начинается с того, что пятеро неизвестных и оператор идут по пустынной затуманенной местности, похожей на тундру. Вокруг ни холмов, ни деревьев, никаких ориентиров. В углу экрана дата: 03.07.2002.

Продолжается это примерно минут 15, с периодическими отключениями, когда оператор ставит запись на паузу. Всё это время они переговариваются, но голосов не разобрать, так как звук забивается протяжным низким гулом, похожим на горловое пение и сирену одновременно.

Впереди появляется какое-то большое тёмное пятно. Затем сквозь туман проступают черты огромного парусного корабля. На глаз высотой приблизительно с четырёх- или пятиэтажное здание. Накренившись, он покоится в земле.

Люди недолго рассматривают его, затем обходят вокруг, снимая сбоку и идут дальше. Запись прерывается, а когда возобновляется, гул становится громче. Судя по всему, они отыскали его источник.

На дребезжавшем экране предстала гигантская труба, диаметром порядка 10-15 этажей, словно глубокое чёрное озеро. Она была встроена в стену, высотой этажей 25-30, которая не кончалась ни в одну из сторон, теряясь в тумане.

Гул настолько громкий, что людям в кадре приходилось общаться на языке жестов. Среди них четыре мужчины и одна женщина. Все они выглядят, будто лаборанты, собравшиеся покорять Эверест. Лица серьёзные, ответственные.

При приближении к трубе, качество записи становится хуже, картинка рябит, появляются помехи. Запись опять обрывается и продолжается уже после того, как они как-то забрались в трубу. Оператор снимает сверху то же место, где они недавно стояли, разглядывая её.

После ещё одной паузы, группа оказывается у другого выхода из трубы. Освещённое белым светом пространство, в центре которого возвышается исполинская башня. Гул здесь настолько высокий и громкий, что превратился в кричащий звон. Инкар даже приходится убавить звук на телевизоре.

Один из мужчин группы указывает куда-то наверх. Оператор и остальные подходят ближе. Камера медленно поднимается к верхушке башни, и там, в потоке белого света, нечто плохо различимое из-за помех громоздится сверху.

Своей шарообразной бесформенностью, оно напоминает сувель, — древесный кап, похожий на шершавый мыльный пузырь. Покрытое сотнями наростов в форме мелких узелков, которые роятся в его теле, — оно медленно и неуклюже двигается в своём ложе. Переливается, будто маслянистое пятно.

К этой минуте картинка становится совсем неразличимой, звук превращается в какофонию.

Запись обрывается затемнением. Гул плавно стихает. На чёрном фоне в овальной рамочке появляются пять чёрно-белых фотографий тех, кто был на видео. Под каждой фотографией имена, даты рождения и дата смерти, — та же, что во время съёмки.

Оставшиеся двадцать минут показывают лишь эти фото под траурную музыку.

— Не хватает только шестой фотографии оператора, — говорит Надя.

— Видимо ему удалось спастись, — предполагает Инкар. — Иначе бы этой записи тут не было.

— Что это за кассеты яснее не стало, — вздохнула Оксана.

— Эта больше напоминает фанатический фильм, перезаписанный в хреновом качестве, типа когда экипаж Ностромо высаживался на ЛВ-426. Но этот некролог в конце или как это назвать — делает происходящее каким-то странным.

— Всё в этих видеокассетах странное, но в целом это могут быть просто вырезки из малоизвестных фильмов, — продолжал настаивать Камиль.

— А что если это не фильмы? — спросила Надя.

— А что тогда?

— Не знаю.

На подоконнике осталась последняя четвёртая видеокассета.

— Ну давайте уже и её глянем, — сказала Инкар и вставила кассету в магнитофон.

Запись началась без предупреждения с места, — куча детей водила хоровод, и что-то задорно распевала. Две взрослые женщины, напоминавшие воспитательниц в детском саду, хлопали в ладоши, подбадривая их. В довольно просторном помещении можно было разглядеть полки с разноцветными игрушками, а также низкие столы с маленькими детскими стульями. Дата съёмки снова не указана.

Видео вполне могло показаться нормальным, если бы оператор не подошёл ближе к детям. Всё это время они весело водили хоровод вокруг связанной девочки, которая сидела на платформе с колёсиками.

Её ноги были стянуты ремнями, руки связаны за спиной, верёвка туго обматывала тело, а глаза прикрывала повязка. Пока девочки и мальчики скакали вокруг, взявшись за руки, связанная девочка плакала и силилась вырваться.

— Нет, пожалуйста… не надо, — умоляла она.

Дети закончили хоровод и подняли сцепленные руки вверх. Воспитательницы похлопали им, затем одна из них проговорила:

— Машенька, выйди вперёд. Наверное, Аня хочет извиниться перед тобой за свой поступок.

Та, которую назвали Машенькой, вышла к тележке со связанной девочкой.

— Это ты сделала? Признавайся! — потребовала Маша.

— Это была не я, — взахлёб рыдала Аня. — Ты и Яна всё врёте!

— Так ясно, — отрезала учительница. — Можешь закрыть ей рот, Машенька, похоже, ничего кроме лжи мы от неё сегодня не услышим.

Маша аристократичным движением стянула со своей ноги носочек и пальцами затолкнула его поглубже в рот Ане, отчего ту чуть не вырвало. После этого она быстро заклеила её рот скотчем, для надёжности прикрыв ладонью. Аня сопротивлялась, пыталась встать и что-то промычать, но другие дети усадили её на место.

— А теперь давайте отвезём Аню в Свободную комнату! — весело предложила воспитательница.

Ликующие дети взялись за тележку и вместе покатили её в соседнюю комнату. Всё это время Аня яростно сопротивлялась и плакала сильнее, чем прежде, она буквально выла.

Наде стало тяжело на это смотреть, и она закрыла лицо руками.

Тележку остановили перед низкой ромбовидной дверью, куда даже дети их возраста смогли бы протиснуться лишь пригнувшись.

— Сначала давайте наденем повязки, — скомандовала воспитательница.

Дети взяли себе чёрные повязки, которые висели на крючках около двери и повязывали на глаза. Воспитательница проверила, всем ли хватило, а потом и сама надела одну из них. Оператор, судя по тряске камеры, проделал то же самое.

После этого воспитательница достала ключ и на ощупь открывала им дверь, откуда лился ослепительный белый свет. Дёргающуюся в разные стороны девочку выкатили наружу и захлопнули за ней дверь. Затем воспитательница разрешила детям снять повязки.

— Поскольку Аня сочиняла про Машу плохие вещи, — говорит воспитательница, — право освободить Аню ото лжи и снять с неё повязку предоставляется именно