Я открыл глаза лишь когда сидевшая рядом девушка наклонилась вперед, чтобы взять положенную нам порцию. Где-то вдалеке раздался задорный мужской хохот, повернув голову, я увидел десятника Макса, Захарию и фермера Алексея. Троица что-то бурно обсуждала. Лишь по характерным жестам я понял, что речь шла о рыбалке. Улыбнувшись, я взял из рук Николь горячую кружку с горячим и ароматным напитком.

Вздохнув, я поймал на себе взгляд Светланы. Портниха приподняла свою кружку в приветственном жесте и улыбнулась так искренне, что я совершенно забыл о холодной погоде.

По мере того как каждый получал свою порцию, люди затихали, бросая неловкие взгляды в мою сторону, после чего молча отворачивались и полностью погружались в созерцание живого огня перед ними.

— Помню, — тихо начал старый сторож, покосившись на мелодичный аккорд, который из гитары извлекла Танюшка. Его сипловатый, прокуренный голос дрогнул лишь слегка. — Помню, как мы с Тимофеем, — он кивнул головой в сторону свежей братской могилы у стены, — тоже вот так собирались в гаражах, сидели возле костра и могли говорить обо всем. Как-то раз мы с ним, сидя на стульях вот так вот выпивали, прямо как ты, — Иваныч махнул рукой в сторону Игоря, сидевшего рядом с Катей и Олей, — и, значится, уснули. Дело летом было, кстати. Так вот, наутро, когда мы проснулись, то обнаружили, что наши тапки сжались от температуры так сильно, что стали походить на детские! — старик усмехнулся. — Как сейчас помню, он тогда сказал: «Иваныч, после твоих настоек я настолько в слюни, что вон смотри, аж сланцы как у грудничка стали!».

Воцарилась такая тишина, что мы даже услышали разговор по рации дежурных на стене. Десять секунд абсолютного молчания, во время которого все смотрели на сторожа, ожидавшего, когда до собравшихся дойдет его шутка. Кто-то издал легкий, истеричный смешок, то ли из-за плоского юмора, то ли из-за застывшего выражения лица Иваныча, все еще ожидавшего обратной реакции. Затем раздался ещё один смешок, и вот уже через секунду все разразились таким хохотом, что никто не мог остановиться.

Я сам несколько раз усмехнулся, чувствуя, как через этот истеричный смех на задний план постепенно уходят пережитые невзгоды.

— Эх, у него смешнее получалось рассказывать истории. Пал как герой! Если бы не он, то наших пацанов точно сожрала бы та гончая.

— За павших! — громко произнес я, подняв бокал вверх.

Мой жест повторили все. Горячий напиток, растекаясь, приятно согрел грудь, позволяя немного расслабиться.

— Думаю, — Пал Петрович хлопнул себя по коленкам, — нашим не особо бы понравилось, если бы мы продолжили жить с кислыми минами! Доча, дай это сюда на секунду. Сейчас я нашу спою! — взяв в свои лапищи гитару, я был удивлен тому, что он вообще может зажимать аккорды.

Покашляв в кулак, мужик смущенно окинул взором публику, после чего ловко ударил по струнам и глубоким басом затянул:

«… ла-на-на, на-на-на… От вечернего шума устанешь, и по старым прогулкам пройдешь, и друзей своих рядом с собою представишь, и студенческий воздух хлебнешь…».

В такт его песне стал кто-то подпевать, кто-то принялся за остывающую похлебку, пока та не превратилась в клейстер, а кто-то молча вертел в руках кружку, глядя в костер.

Я же молча смотрел на язычки пламени. Чувствовал, как тепло очага на лице приятно ласкает кожу, чувствовал дыхание девушки, прижавшейся ко мне всем телом. Запах еды, специй, дыма и корицы создавал странное, забытое мной ощущение… дома.

Я посмотрел в лица людей, которые улыбались, несмотря на руины вокруг, несмотря на пережитый ужас.

— Странно думать, что всего месяц назад, — тихо проговорил я, обратившись к Николь, однако моя реплика почему-то попала именно в тот уникальный момент тишины, когда все разом замолчали, из-за чего собравшиеся уставились на меня. Вздохнув, я продолжил. — Всего лишь месяц назад мы были чужими. Бежали по своим делам. И даже не думали о том, что совсем скоро каждый из нас будет рисковать своей жизнью ради всех здесь присутствующих, делить кров и скудные запасы пищи! — Я кругом обвел всех рукой.

В этот момент их лица, освещенные рыжим огнем, казались даже родными:

— А теперь… теперь мы вспоминаем их не как бойцов, павших ради того, чтобы спасти нас. Мы вспоминаем ворчливого Тимофея с маленькими тапками, — я кивнул Иванычу. — Радика, вызвавшегося добровольцем на опасную миссию. Вольдемара, который, наверно, единственный мог понять мои шутки с отсылками на поп-культуру, — я улыбнулся и, замолчав, заглянул в пустеющий стакан. Комок подкатил к горлу, мешая продолжить мысль.

На мою руку легла теплая и нежная ладошка Николь:

— Мы вспоминаем их как семью, — мягким голосом продолжила за меня девушка, ее голос был мягким, как шелк. — Они и были частью этой семьи. Большой и дружной.

Повисла теплая тишина, наполненная не только грустью, но и странной благодарностью. За то, что эти люди были. За то, что они оставили в сердцах не только боль утраты, но и светлые, смешные искорки воспоминаний. Пал Петрович тихо тронул струны и передал гитару обратно Танюшке. Подруга перехватила её за гриф, после чего ловким перебором стала наигрывать незамысловатую мелодию.

— У меня тоже есть песня! — произнесла она, постучав по корпусу ноготками. — Моего собственного сочинения! Я посвящаю её тому, без кого мы бы не встретили завтрашний день!

Музыка поплыла в теплый вечерний воздух — не похоронный марш, а скорее колыбельная для уставших душ, как напоминание о тихой силе жизни.

'… Я построил себе крылья из старого металла; каждый шаг от боли, но сердце не упало; этот путь не легкий, но я его пройду; я иду вперед вопреки всему…' — полная версия песни по ссылке ниже.

Я окинул взглядом выживших, скорее даже новую семью. Мы ели плечом к плечу, делились крохами тепла от кружек, слушали гитару. Печаль не исчезла, она легла глубоко внутрь, как зарытые в землю коммуникации завода. Но поверх нее, как блики костра, отгоняющие ночь, в