Эти мысли отвлекли Дару от других, ещё менее приятных — что будет на поляне огней. Она обязательно туда придёт, пусть мать того и не хотела. Она решила слоняться по посёлку до вечера, лишь бы не идти домой. Было холодно, и от голода начало свербить в желудке, так что девочка забежала к Эноги, розовощёкой женщине с четырьмя детьми. Выпросила у неё вяленого мяса, пообещав потом вернуть. И, как только стало смеркаться, повернула к месту назначения и встроилась в общий поток.

Эта поляна видела много сборищ. Все важные решения оглашались здесь — так повелось. По периметру были сооружены кострища, отделанные камнем и зажигаемые в знак начала собрания. В центре поляны высились три столба, неподалёку от которых стояли резные кресла — для старейшин.

Когда девочка подошла к поляне, многие уже были здесь. Сумерки и подступающая тьма скрывали их лица, чернеющие на фоне снежной белизны, пока не взошла яркая луна. В её обманчивом свете всё казалось не таким, как днём. Вот невысокая фигура уселась на один из стульев, вот другая. Третья. Вспыхнули огни костров, затрещали поленья, заплясали всполохи на лицах. Непостоянное пламя разгоралось и слабело, освещая все вокруг красно-оранжевым светом. Тени ползли от дерева к дереву, от камня к камню, чтобы потом снова раствориться в лесной тьме. Люди шептались, не рискуя говорить в полный голос. Они ждали. И где-то там, среди их лиц, прятались лица Кия и его матери.

Резкий звук барабанов вдруг разорвал тишину, разнёсся по долине и вернулся ещё более оглушающим. Началось. Ситху, сдвинув кустистые брови и всматриваясь в толпу пронзительным взглядом, выдержал паузу и начал говорить:

— Обращаюсь к вам, последние люди на Земле!

Дара подумала, что дело плохо, раз он завёл речь про последних людей. Не к добру.

— Мы нашли наш дом здесь, в этом суровом месте, и только здесь мы сможем выжить. Здесь, в нашем защищённом мире, маленьком, но закрытом от нападений хаоса. Судьба дала нам шанс, дала человечеству возможность продолжить свой род. Но Эйо, который милостиво присматривал за нами так много лет, разгневался! — Он воздел руки к небу. — И я не знаю причину его гнева. Но он сказал мне, что ему нужно. Он сказал мне, какую жертву он хочет. А иначе он зальёт нас всех огнём! Сожжёт своим пламенем!

Все с благоговейным ужасом принялись поднимать руки, глядя, как Ситху, широко раскрывая глаза и рот, скаля щербатые зубы, делает какие-то ему одному понятные знаки, видимо, призванные утихомирить разгневанное божество.

— Но это ещё не все. — Ситху двинулся вдоль собравшихся, как будто выискивая кого-то. Дара напряглась, но решила не двигаться с места.

— Да! Это ещё не все!

Старейшина, распахнув длинную куртку с накинутым поверх меховым жилетом, двигая бровями, продолжил:

— Недавно близ деревни видели чужака.

По поляне прошёлся удивленный ропот.

— Что это значит? Это значит, что он наверняка был не один. Если он знает, где наше поселение, и приведёт других бандитов к нам, они могут напасть! Это ли не гнев Эйо?

Взволнованный шёпот.

— А знаете, кто привёл к нам чужака?

Он наконец достиг своей цели и выволок из тени Дару, которая и не думала сопротивляться.

— Она! Да, она снова ходила в запретное место, выходила за дозволенную границу! Это она навлекла на нас беду! Это из-за неё нам придётся принести Эйо жертву, чтобы отвести горе!

Зашумели. Кто-то указывал на девочку, кто-то переговаривался с соседом. Дара не смотрела на них. Она смотрела на Ситху и думала — только бы не опустить глаз. Только бы не показать свой страх.

— Так, может, её и отдадим в жертву Эйо? — послышалось чьё-то нагловатое кваканье.

«Надо запомнить этот голос», — пронеслось в голове.

— Её? — Ситху неприятно заржал. — Да, это было бы справедливо! Это я и хотел сделать, когда её нашли в лесу. Тогда от неё был бы хоть какой-то прок. Но нет. Эйо нужно отдать то, что нам дорого, а не то, от чего мы хотим избавиться.

Дара посмотрела на других старейшин, посмотрела на мать и брата, найдя их лица в толпе, ожидая, что, может, хоть кто-то вмешается в происходящее.

— Мы отдадим Эйо самое дорогое, что имеем: младенца.

Снова послышались перешёптывания.

— Может, эта жертва кажется вам страшной. Но стоит ли, подумайте, стоит ли жалеть одного ребёнка ради спасения всего человечества?

Молчание. Плясали на искажённых огнём лицах пламенные блики, отражался в почерневших глазах белый свет луны.

— Трусы! Вы — малодушные трусы. Мне жаль вас! Хорошо. Я сам выберу жертву для Эйо. Так надо.

Ситху встал и медленно стал обходить поляну по кругу. Никто не возразил ему. Никто не поднял взгляда. Вот он, Кий, который молчал, уставившись в пол. И мать, не раскрывая рта, опустила глаза. Все сжались в один большой комок вязкого страха.

— Что же вы молчите? Почему вы все молчите? — вскрикнула вдруг девочка.

— А, ты собралась возразить? Ну, давай, давай. Ты, мерзкое отродье!

Он подлетел к девочке и занёс руку, собираясь нанести удар. Дара инстинктивно дёрнулась, но все же устояла. Она увидела прямо перед собой горящие фанатичным огнём глаза старика. Она ещё не знала, не успела узнать в свои пятнадцать лет, что этот огонь сжигает всё, не оставляя ни куска нетронутой земли. Что он не слышит доводов и не приемлет возражений. Что он пожрёт всякого, кто встанет у него на пути, и есть только один способ противостоять ему — сделать свой огонь сильней этого огня и никогда, ни за что не подчиниться, не дать войти в себя и выжечь всё живое.

Лапища Ситху шмякнула по лицу девочки. Лопнула, как переспевшая ягода, губа, и тёплая кровь брызнула на подбородок. Но Дара не опустила глаз.

— Ты тупая девчонка. А я — старик. Я знаю, как нужно. А ты — ты просто подкидыш. Неизвестно, кто бросил тебя здесь. Я и тогда был против, чтобы она оставила тебя. Я знаю… — Он хитро посмотрел на Дару. — Чувствую, что на тебе печать уродства! О, я видел много такого там, в большом мире. Многие из вас, — окинул он исступлённым взглядом толпу, — даже не могут себе представить, что я видел. И какие уроды, противные всему роду человеческому, бывают там. Там! — Он указал рукой куда-то вдаль. — Она только выглядит, как мы. Как нормальные люди. Но на самом деле она урод! Мерзкие, богопротивные создания, которые хотели всех нас убить! — От взгляда его