Последнее командор произнес со злостью, отчаянием и обреченностью. И я опять вспомнила слова Инаи про то, что историю Дайренна знает весь Альянс. Но правильнее будет, если он сам мне ее расскажет…

Пауза, в течение которой я пыталась заставить себя задать вопрос, была недолгой и неловкой. И нарушил ее килл:

— То, что Койо закрыл глаза на мое самоуправство, было попыткой надавить на мою совесть, воздействовать на душу и сердце. Койо рассчитывал, что ты заменишь мне семью, что я буду заботиться о тебе так или иначе. Потому и послал сюда нас двоих. В расчете на то, что я одумаюсь, начну тебя опекать и так или иначе, но вернусь в социум. Глупая надежда. Да, я ощущаю свою вину за то, что зачислил тебя на обучение, но… Невозможно реанимировать то, что давно уже мертво. А я умер тогда. Рори, не смотри на меня так, пиши заявление на отчисление. Я не хочу, чтобы еще и твоя жизнь повисла на моей совести камнем.

Дайренн вскочил, без слов давая понять, что считает наш разговор завершенным, несмотря на то что я по-прежнему ничего не понимала. И тогда я решилась:

— Командор, — заговорила я, даже не думая вставать со своего места, — сегодня медик мне сказала, что вашу историю знает весь Альянс. Но ее не знаю я. Расскажите, пожалуйста. Возможно, тогда мне будет проще принять решение, — слукавила я. И добавила: — И объясните, пожалуйста, кто такая Чиани? Она так похожа на меня?

Наверное, если бы я ударила командора по голове камнем, эффект наверняка был бы гораздо меньше. Даже в темноте я заметила, как ярко сверкнули глаза Дайренна, когда он поворачивался ко мне лицом.

— Откуда ты знаешь про Чиани? — хриплым, совершенно неузнаваемым голосом спросил он у меня…

Глава 10

У меня не было ни сил, ни желания лукавить или избегать прямого ответа. В конце концов, стесняться мне нечего. А потому честно сообщила:

— Тогда, в кафе, когда я вас пыталась из него увести, вы, совершенно невменяемый от алкоголя, приняли меня за Чиани и сказали, что с радостью пойдете за мной куда угодно.

На скале было достаточно тихо для того, чтобы я расслышала тихий стон килла и скрип его зубов. Мне даже показалось, что декан затаил дыхание, пережидая то ли боль, то ли приступ ярости. Мелькнула мысль, что он сейчас разозлится и попросту сбежит, тем самым прекратив неприятный разговор и бросив меня одну, без ответов. Но командор, постояв в оцепенении несколько секунд, неожиданно вернулся назад и сел рядом со мной, согнув в колене одну ногу и положив на нее руку. Я покосилась на мужчину: в темноте слабо вырисовывался его силуэт. По-моему, он сидел, запрокинув голову.

— Чиани, Арчианна, это моя дочь, — выдохнул командор в конце концов. А я потеряла челюсть и одновременно ощутила, как меня захлестывает волна боли. Все-таки женат, имеет семью и ребенка…

К счастью, я не успела ни сказать что-то, ни предпринять. Дайренн продолжил рассказ, а я от ужаса и жалости к нему разучилась дышать:

— У меня, как и у всех взрослых и самодостаточных разумных, — продолжил мертвым голосом повествование декан, — была любимая женщина, которая согласилась разделить со мной жизненный путь, была красавица-дочка. Чиани как раз исполнилось пятнадцать лет, когда они с моей супругой отправились навестить ее родственников, пока я принимал пополнение. Я тогда служил в особом подразделении. И мне в голову даже не могло прийти, что, целуя дочку у орбитального лифта, который должен был отнести ее на звездолет, я прощаюсь с моей девочкой навсегда…

На последней фразе голос Дайренна почти превратился в стон. Но он быстро взял себя в руки, практически сразу продолжив рассказ:

— Я безумно злился, когда пришел вызов в день возвращения моих девочек домой. Очень переживал, что не успею выполнить задание, чтобы встретить их в космопорту после перелета. А потому действовал решительно и безжалостно. Когда террористы, захватившие рейсовый звездолет, вышли на связь и предложили обменять одного типа, за все свои прегрешения ожидающего в камере смертной казни, на пассажиров звездолета, я отказался решительно и бескомпромиссно. Слишком поспешил. По инструкции я должен был узнать, что это за звездолет, откуда и куда следует, кто присутствует на борту. Но я торопился выполнить задание. И допустил смертельную ошибку.

Голос Дайренна чем дальше, тем больше выцветал. Терял краски и эмоции. Становился равнодушным, как скала или океан. Как огромный, ледяной космос. А я начала подозревать, что услышу дальше. И сердце в груди будто стиснула чья-то ледяная рука…

— Словно в насмешку террорист-переговорщик тогда еще и поинтересовался у меня, что для меня ценнее всего, — абсолютно мертвым голосом проговорил декан. — Я ответил, что для меня важнее всего служба Альянсу и торжество справедливости. И что с террористами я переговоров не веду. Выражение рожи того типа навсегда врезалось в мою память: сначала недоумение и растерянность. Не на то он рассчитывал. Потом — мрачная решимость. В его оправдание могу сказать, что он, хоть и преступник, не был лишен гуманности и сострадания. Он пытался дать мне шанс. Пытался торговаться за этого их лидера… — Дайренн снова застонал. Мучительно, протяжно, с беспросветным отчаянием. Но потом коротко выдохнул и взял себя в руки: — Я отверг все и предупредил, что начинаю штурм. Тогда переговорщик криво мне усмехнулся и кивнул в знак согласия. Мол, начинай. Добавив, что умрем мы все. В том числе и я. И это будет на моей совести. Это была первая его фраза, которая меня зацепила. Я замешкался, не отдавал приказ, хотя мой зам только этого и ждал. И тогда случилось это… Террористы вывели в зону приема аппарата связи мою супругу и… Чиани…

Дайренн снова запнулся. Над скалой снова повисла тишина. А я не выдержала. Нашла в темноте большую ладонь декана и сжала ее со всей доступной мне силой. Рука была ледяной, несмотря