– Интересно, она понимает, что здесь нестандартная гравитация? – задумалась немка.

– Не знаю. Но все тесты и УЗИ-сканирование выявили, что она в полном порядке и более чем на месяц опережает срок. Чудодейственные наноботы Кен-Шо! В общем, после обеда я снова отдыхаю. Лежу и читаю. Потом полдник, после которого снова гулять, Крис обещал составить компанию. Ну и так далее.

Да уж, скучновато. Зато у неё будет дочка. Это так здорово, обычная жизнь простой девушки. Когда ты по уши в фантастике и будущем, тебе сильно не хватает элементарных радостей. Только сейчас Мари поняла, что уже полтора года не слышала детского смеха, и ощущение показалось очень странным. Захотелось почаще общаться с Мичико, чтобы не забывать о том, ради чего они всё время трудятся.

– Скажи, Мичико, ты не против, если после обеда я погуляю с тобой вместе? – робко предложила она.

* * *

Идея немецкого клуба принадлежала Ланге. Он предложил собираться раз в недельку втроём, «чтобы не забыть родной язык», сразу, как только прилетел Ральф Шмидт. Тот был за, а Мари даже рада. Она немецкий за полтора года слышала только в присланных видеозаписях из дома и от Димы, делающего скромные, но всё же успехи. А сама говорила по-русски чаще, чем по-немецки. Так что на эту встречу она пришла с чудесным предвкушением. Они уселись в кают-компании первого модуля блока Б, где жил Генрих, заварили чай и первые полчаса обсуждали последние новости из дома. Мари кайфовала от звуков родной речи. Интересно, Дима общается со своими? Русских тут было четверо, как и американцев. По трое немцев и китайцев, по двое японцев, британцев, индийцев и французов, а остальные нации миссии были представлены всего лишь одним человеком. Как им, должно быть, одиноко!

– А вы, герр Ланге, значит заняты попыткой изменить нашу этику? – спросил Шмидт, видимо, решив, что хватит обсуждать Германию.

– Не попыткой, герр Шмидт, – поднял вверх указательный палец Генрих, – а неизбежным естественным процессом. Я уверен, что другого пути просто не может быть.

– Возможно, – уклончиво ответил Ральф, – но путь бывает эволюционный и революционный. Мы же с вами знаем, как опасны революции.

Ланге исполнил своё фирменное па: вскочил и начал крутиться вокруг кресла, на котором перед этим сидел. Шмидт дёрнулся, будто от испуга, но Мари взяла его за руку и, улыбнувшись, шепнула:

– Вы привыкнете, он очень эмоционален, когда обдумывает варианты ответа в споре.

Шмидт кивнул и стал следить за жестикуляцией Ланге с улыбкой. Интересно, он думает, что поставил того в тупик? Зря – пока что Генрих оказывался прав в ста процентах споров, он гениальный спорщик. Ну, вот он и замер.

– Герр Шмидт, мы изучаем психологические и социологические приёмы и эксперименты для ускоренного принятия новой этики. Основой их является не диктат мнения или изменение законов, – начал лекцию Ланге, усевшись обратно в кресло. – Мы подготавливаем оценку реакции общества на улучшение жизни. Как вы должны знать, любой технологический скачок помогает сначала единицам, и лишь потом это сказывается на массах. Причём, чем сильнее скачок, например индустриализация, тем большие противоречия в обществе он порождает. Однако спустя время блага распределяются по всем слоям населения. Наша задача – минимизировать, если не исключить, первый этап и направить общественную мысль в верное русло. Это задача социологов. Психологи будут изучать и моделировать внутреннее состояние людей, лишившихся работы из-за скачка, оказавшихся «ненужными». Они выстраивают модели и методы противодействия массовой депрессии. А философы готовят почву, вектор, направляющий мысли и помыслы прогрессивной части человечества, которая должна будет ускорить становление второго этапа. Так что здесь нет и не будет никакой революции, напротив, мы следим за тем, чтобы общество прошло по максимально гладкому эволюционному пути.

Ланге сидел с торжествующим видом, словно учитель перед учеником. Мари всё это знала, она была на паре лекций, и Артур Уайт объяснял подобную концепцию. А Шмидт улыбался. Интересно, чему.

– Ваша идея, герр Ланге, – возразил он, – зиждется на простом допущении, что наша раса, наша культура, наша цивилизация просто повторяет путь других рас. Но вот вам вопрос: на многих ли планетах Согласия была такая мультикультурность, такая нетерпимость к чужим верованиям и чувствам? Была ли холодная война из-за взаимного непонимания и недоверия? А были ли там свои Гитлер и Сталин? А террористы, которые взрывают себя и кучу людей ради того, чтобы заставить общество измениться в угоду их ценностям? Что вы знаете про их историю? Взять хотя бы Кен-Шо, наших дорогих учителей. Что мы знаем об их прошлом? Может, они ещё в период своего ренессанса пришли к пониманию всеобщей любви и были готовы к Согласию?

Мари никогда не задумывалась о том, может ли Земля быть настолько другой, отличающейся от других рас Согласия. Нет, пока они вели переговоры и ломали головы над загадками Вол-Си Гоша, мелькали предположения о том, что земляне всё же Несогласные и не способны понять и принять подобный путь. Но с того момента, как их официально приняли и признали своими, не было ни секунды, чтобы она сомневалась. А может, зря? Может, Шмидт дело говорит? Мари посмотрела на Ланге, тот выглядел смущённым. Если бы не предмет спора, то хотелось выкрикнуть: «Браво, Ральф, один-ноль!» – но это было бы неуместно.

– Вы знаете… – начал было Генрих и полез во внутренний карман. Пошарил там и разочарованно вытащил руку. – Простите, захотелось закурить. Но здесь я курю только вне модулей и то редко, так что стараюсь не таскать трубку с собой. Так о чём мы? А, об истории. Дорогой герр Шмидт, вы задаёте верные вопросы, и я просто восторгаюсь вашим складом ума. Однако ответ довольно прост: за нами наблюдали. О некоторых наших текущих проблемах они знают. И знают, что делают, потому что их опыт включает в себя почти две тысячи принятых рас и почти в пять раз больше отвергнутых. Мы оказались подходящими, а значит, у нас всё получится.

Шмидт напрягся и плотно сжал губы. В его голове явно происходила борьба, но Мари не знала, что и с чем борется. Однако Ланге этого, казалось, не заметил и продолжал наступление.

– Примеры, которые вы привели, особенно упоминание величайших диктаторов двадцатого века, не могут быть релевантными, поскольку, как вы верно подметили, мы совершенно не знаем, через что прошли другие расы, а они про нас всё знают. Как добрые внимательные родители, они следили за нашим детством, и вот мы, юная раса, признаны взрослыми достаточно, чтобы начать нас учить. Мы выползли из пелёнок, герр Шмидт.

– Вот только они нам не родители, герр Ланге. В лучшем случае –