Оно заслуживало отдельного упоминания. Это была полностью объёмная трёхмерная голограмма, по умолчанию маленькая, но легко увеличивающаяся просто разведением руками. Так же её можно было вращать и глядеть на себя сверху, снизу, сзади. Как угодно. Шмидт поиграл с техникой, попутно поглядывая на стены, в попытке выяснить, где же тут установлены камеры. Не нашёл. Но зато смог разглядеть родинку на шее, увеличив так, что волосок, который из неё рос, стал толщиной с палец. Невероятно.

Кроме посещения туалета, всё остальное время они общались, сидя вокруг стола. Григорьев «не слезал» с Вол-Си Гоша, расспрашивая о том, как инопланетяне смотрят на тот или иной вопрос и как решают разные конфликты. Доставал и вопросами о системах правосудия и наказания. Какая ерунда. В то время как русский мучил пришельца подобными темами, Шмидт, будучи физиком-инженером до мозга костей, переключался на общение с французом. Робер, вначале показавшийся ему неприятным, тоже не очень хотел разбираться во всех философских и социальных вопросах, чем в итоге заслужил внимание немца. В итоге, когда Вол-Си Гош внезапно встал, сообщив, что корабль замер над Марсом, и спросил, хотят ли уважаемые гости посмотреть с орбиты на планету, где им предстоит жить и работать, Шмидт с удивлением осознал, что полёт на сотни миллионов километров вокруг Солнца подошёл к концу, а он его толком и не заметил. Верилось с трудом. Казалось, сейчас они выйдут и окажутся всё на том же острове. В длинном и быстром пути не ощущалось ни малейших признаков полёта: ни шума двигателей, ни ускорения, ни тряски. Да уж, их самолёты и ракеты были по сравнению с кораблём, как телега по сравнению с той же ракетой.

Конечно же, все захотели взглянуть на Марс, начался гвалт. Ральф внимательно следил за тем, что будет делать Вол-Си Гош. За всё время полёта тот ни разу не коснулся ни одного прибора управления. Казалось, что он контролирует их силой мысли – возможно, так оно и было. И вот пришелец посмотрел на потолок, тут же начавший переливаться, становясь прозрачнее. Все задрали головы, включая Шмидта. Сквозь исчезающие спектральные всполохи был виден Марс. Казалось пугающим и странным то, что он сверху, а сила тяжести тянет их вниз. Планета была близко и занимала почти всё пространство потолка. Корабль плыл по её орбите быстрее, чем положено при обычном орбитальном движении. Окружность, или эллипс, по которому он двигался, были не результатом инерциального вращения, а скорее просто траекторией, с лёгкостью поддерживаемой двигателем корабля. Чёрт, сколько же энергии на это уходит? Если оценить угловую скорость, то становилось понятно, что ускорение на противодействие отрыву с орбиты превышает двадцать жэ.

– Простите, – спросил он, обращаясь к пришельцу, – какой принцип движения у нашего корабля сейчас?

– Ральф Шмидт, – ответил Вол-Си Гош, – корабль создаёт направленный вектор гравитации, формируя поток гравитонов. Он ускоряет нас вместе с кораблём, поэтому, по нашему собственному ощущению, мы бы находились в состоянии полной невесомости. Чтобы избежать подобного, в плиты пола встроены генераторы гравитации, они формируют направленный поток гравитонов уже изнутри корабля, которые притягивают нас к полу. Если вы высоко подпрыгнете, то там гравитация ослабнет.

– А можно ли отключить её? – уточнил Кинг. – Господам учёным не плохо было бы ощутить себя в космосе так, как они привыкли воображать это с детства.

– Хорошо, – кивнул инопланетянин, – я отключу на время гравитацию в комнате.

Медленно стало возникать ощущение лёгкости, и через полминуты Шмидт почувствовал себя оторвавшимся от пола. Голова с непривычки закружилась, вестибулярный аппарат паниковал. Чёрт, какая глупая идея, мистер Кинг. Ральф перебирал ногами и руками в попытке принять нужное положение, однако это привело лишь к тому, что он начал вращаться. Вот и диван, кажется, взлетел. И кресла со столом тоже оторвались от пола. Франческа визжала, кажется, от восторга. И вокруг него, в целом, все охали, кричали, смеялись. Ничего весёлого, Кинг. А вот и Марс. Теперь он воспринимался как находящийся внизу, мозг хватался за любое разумное определение положения, и огромная планета, проносящаяся рядом, была отличным ориентиром. Перед взорами космонавтов проплыл Олимп – величайшая гора Солнечной системы. Красиво, не поспоришь.

– Что ж, я медленно верну гравитацию, пока никого не стошнило, – услышал он голос Вол-Си Гоша, и постепенно стала появляться сила тяжести. Его потянуло к полу, но не резко, а очень плавно, чтобы никто не упал. Ральф мягко опустился на пол и встал. Низ и верх снова обретали очертания, мебель заняла примерно те же позиции. Так гораздо лучше.

– А теперь мы прыгаем на нужную позицию, – заявил пришелец, и в потолке на четверть секунды началось мелькание, после чего Шмидт увидел оранжево-серое марсианское небо. Потолок снова стал покрываться всполохами и быстро потерял прозрачность.

– Дамы и господа учёные, – сказал Айзек Кинг, – добро пожаловать на Марс.

* * *

Лаура прыгала возле него. Её косички забавно носились по комнате, и Ральф, смеясь, попытался ухватить дочь за них. В соседней комнате лаяла собака, возмущённая тем, что её не приняли в игру. Шесть лет исполняется не каждый день, и нужно было устроить настоящий праздник. Много шаров, много подруг и друзей, дети соседей. Лысый доктор Мюллер из квартиры напротив с женой и сыном. Его сыну тридцать, он с детства дружит с Лаурой. Эрик – хороший парень, добрый и веснушчатый. Вот он сидит с женой и своей дочкой. А вот мама Ральфа, она испекла пирог для него и его сестры. Глупый клоун носится вокруг на велосипеде, а дети хватают его за нос, издающий писк после таких действий. Ральф бежит за ним, нужно тоже схватить и отдать нос Лауре. Собака, как-то попавшая в комнату, почему-то выскакивает из-за дивана и хватает клоуна за нос, нос пищит и ругается. Лаура плачет, ей не достался нос. Досада, какая досада. И торт, клоун падает в торт, и мама Шмидта плачет. «Как же так, Ральф, почему это случилось с нашей девочкой?» – кричит она. Что случилось? Мама, ты о чём? Он оборачивается и видит мёртвую плачущую дочь, а над ней с ножом стоит