Когда я протопала внутрь шаттла, мои коллеги проводили меня взглядами с осуждением, семьдесят девятая — с насмешкой. Вот, что я ей-то сделала? За что она меня так ненавидит? Или она что-то помнит, а я нет?

Так страшно выходить из шаттла… У меня пальцы замёрзли от этого страха. Как же он был невовремя, этот голос!

— Тринадцатая, выходи! — ворчливо поторопил меня первый пилот шаттла, когда я осталась одна в пассажирском отсеке. — Опять в облаках витаешь!

Не витаю… боюсь.

Мы проходим полную дезинфекцию и только потом мне, как и моим коллегам, помогают снять скафандр. Я выдыхаю и стараюсь спокойно пройти в лабораторию, чтобы выгрузить образцы.

— Ты опять отличилась. — едко говорит семьдесят девятая, чуть задевая меня плечом.

— Тебе-то что? — я не сдержала раздражения.

— Пора тебе на переработку. — мерзко хмыкнула зараза и пошла дальше, покачивая бёдрами.

Что за дрянь? Но даже простой гнев для меня сейчас роскошь. Сцепив зубы, иду за нею.

В лаборатории мы перекладываем образцы в специальные холодильные камеры. Делаю всё чётко, быстро, но спокойно. У меня больше нет права на ошибку. Я достаточно их сделала.

Моя смена закончена. В столовой немного людей. Видно, все уже успели поужинать. На автомате нагребаю в тарелку еду. Мне хочется сидеть одной, но семьдесят девятая ставит поднос рядом и садится за стол.

— Приятного аппетита, Тринадцатая. — мило улыбается красивая шатенка.

— Взаимно. — отвечаю сквозь зубы и зачерпываю ложку витаминного пюре.

Несколько минут сидим молча.

— О, — вдруг оживает Семьдесят девятая, — а вот и Р-двадцать седьмой.

Мои губы расплылись в понятливой улыбке. Так вот в чём дело? У Семьдесят девятой тоже какие-то чувства? Или ей просто интересно, что между мной и Р-двадцать седьмым?

Р-двадцать седьмой, как всё это последнее время, машинально сгрёб половину своих овощей в мою тарелку. Семьдесят девятая прищурила глаза:

— Зачем ты это сделал?

Р-двадцать седьмой непонимающе уставился на неё.

— Просто так.

— Ты должен съедать свою норму. Или твой организм не получит достаточно питательных веществ.

— Спасибо за заботу. Я учту. — с совершенно серьёзным лицом без эмоций Р-двадцать седьмой сел рядом.

Не сговариваясь, мы с ним едим слишком медленно, и Семьдесят девятой, в конце концов, приходится пожелать нам доброго вечера и уйти.

— Нам надо быть осторожнее. — говорю, не поднимая глаз.

— У тебя что-то случилось? Ты выглядишь уставшей и озабоченной.

— Я опоздала на шаттл с Зеры… — я поджимаю губы. — Сильно опоздала.

— Плохо. — Р-двадцать седьмой вытер салфеткой губы. — В имитационную капсулу?

— Пошли…

Р-двадцать седьмой даёт мне право выбора, и мне хочется в летний лес — густой, с высокими соснами, с цветущим вереском, наполненный пением птиц. Если мой друг и удивился, то виду не подал.

Всего через пару секунд я вдохнула полной грудью сладковатый воздух леса и сбросила с ног сандалии. С каким-то нереальным удовольствием ощутила под ногами мягкий мох. Рядом появился Р-двадцать седьмой.

— Пойдём? — спросил, кивнув головой в гущу леса, где висел покрывалом плотный полумрак.

Я кивнула и не стала подавать ему руку.

— Расскажешь? — тихо спрашивает Р-двадцать седьмой, когда мы далеко уходим от места нашего переноса.

Я думаю. Я боюсь всех и вся. Но даже после клонирования этот красивый молодой мужчина помогает мне. Возможно, даже рискуя собой. Он-то гораздо лучше тех призрачных голосов… Он настоящий. Но даже здесь я боюсь говорить напрямую. Искин — это и есть наша станция. Вряд ли для него есть тайны. И всё же…

— Наверное, меня утилизируют… скоро.

— Почему? — Р-двадцать седьмой вскинул брови.

— Я перестала быть рациональной. — улыбнулась растерянному парню.

— Поэтому меня последний раз… — он замолчал, не договорив.

— Да. Ты тоже перестал быть рациональным.

Р-двадцать седьмой поджал губы. Он поднял каштановые глаза куда-то к нереально синему небу, туда, где сосны, соприкоснувшись кронами, о чём-то тихо шептались. От глубокого вдоха его грудь поднялась и медленно опустилась. Вдруг странная улыбка расцвела на его губах.

— Слушай, давай помечтаем. Ты была когда-нибудь в открытом космосе?

Я фыркнула.

— Зачем? Я биолог, а не механик или ремонтник.

— А ты хотела бы посмотреть на нашу станцию из космоса?

Что он задумал?

— Наверное, да… — всё-таки в моём голосе прозвучала неуверенность.

— О, она великолепна! Тебе бы понравилось. Быть может, я подумаю, как организовать нам прогулку. Никогда не слышал, чтобы это было запрещено. Просто никто не думает о том, как это прекрасно.

Не совсем понимаю, что он задумал… Сердце в груди трепыхнулось испуганной птичкой.

— Пойдёшь со мной на прогулку? — продолжает Р-двадцать седьмой, улыбаясь.

— Только если искин разрешит…

— Конечно. — улыбнулся Р-двадцать седьмой. — Мы будем очень послушными. Кроме того, куда мы можем деться в бескрайнем космосе?

Не знаю, что задумал Р-двадцать седьмой. Сейчас я просто полагаюсь на него. Жёсткие космические скафандры работают почти автономно. Искин не сможет отключить в них, что бы то ни было… Какая интересная затея. Мы привыкли жить в жёстких рамках, и никто не думает сделать шаг в сторону. Что уж говорить о каких-то непривычных развлечениях.

Р-двадцать седьмой довёл меня до каюты, холодно попрощался и ушёл. Но стоило створкам закрыться за моей спиной, ожил искин.

— Полный отчёт о сегодняшнем происшествии, Тринадцатая.

По позвоночнику тут же пробежался холодок.

— С какого момента? — мой голос дрогнул.

— С шести часов утра. Остановись подробно на причине, по которой ты задержала на нестабильной Зере команду шаттла, группу биологов и геологов, злостно нарушила регламент и подвергла опасности всю экспедицию. Будь предельно внимательна к деталям.

Даже просто начать говорить — трудно. Я монотонно перечисляю всё, что делала с момента подъёма. Когда дохожу до того самого момента, вдруг вспоминаю, что привлекло моё внимание. И это не только модифицированные цветы… там были какие-то летающие твари. Очень похожие на мелких колибри.

И я обосновываю своё опоздание.

— Достаточно, Тринадцатая. Ты поступила безответственно. У тебя было достаточно времени. Ты обязана прибыть в медицинский отсек в двадцать один ноль-ноль через сорок шесть часов.

Сердце упало в живот. Искин добавляет.

— Не заставляй меня принимать меры. Не опаздывай.

Мне остаётся только сказать:

— Принято…

Раз он отправил меня на плаху, что мне терять?

— Искин?

— Слушаю, Тринадцатая.

Я улыбнулась.

— Можно мне выйти в космос?

— Зачем?

— Я хочу увидеть станцию из космоса. Посмотреть на то, какая она красивая. Я никогда не видела станцию всю целиком. В иллюминатор