— Понимать тебя? — уточнил я.

Молодой кивнул.

— Понмат. Понымат. Да. Трудны звук. Горло болт.

Я кивнул. Похоже, какие-то звуки он вообще не мог произнести, к примеру «и» и «е». И либо пропускал их, либо заменял в меру своего разумения.

— Понимаю. Вы взяли меня в плен. Что дальше?

Молодой мучительно поморщился и выдавил:

— П… плэн. Странны концэпт…

Безумный разговор. Я стоял на крыле истребителя на чужой базе, в пропитанной запахом инопланетной жизни атмосфере и при гравитации, которой тут в принципе не могло быть. Голый и беззащитный. А вокруг меня столпились чужаки, одетые как клоуны, разбежавшиеся из сгоревшего цирка.

— Почему? Не берёте пленных?

— Нэ. Закрыт свободу налзя. Можно смэрт. Можно свобода. Ж… ж… жыт бэз свобода налзя.

Я подумал миг, а потом спрыгнул вниз. Не слишком разумный поступок, пол больно ударил по ногам, я ойкнул, присел, потом поднялся. Выпрямился и посмотрел на молодого вонючку. Мы были почти одного роста, я ведь реально подрос, а за проведенные в невесомости дни позвоночник ещё больше вытянулся.

Остальные вонючки расступились, отходя в стороны.

— Не бойтесь, — сказал я.

Во мне вдруг проснулось какое-то весёлое бешенство. Я тут стою в одних труселях, пошатываюсь от долгой неподвижности, от высокой гравитации, палец на ноге отшиб, вокруг толпа уродов, а они ещё меня и боятся!

— Страха нэт, — произнёс молодой. — Ты воняш! Запах.

— Э… — сказал я и осёкся.

Наверное, на их языке «э» что-то значило. Вонючки принялись гортанно смеяться.

— Жить без свободы нельзя, — сказал я. — Согласен. Либо отпустите меня, либо убейте.

— Ты снова жыть, — молодой вонючка по-человечески развёл руками. — Это чэстно?

Я пожал плечами.

Значит, у них нет квантовой запутанности, так что ли?

— Ну, честно или нет, так вышло. Что тут поделать?

В дальнем конце зала раздался звук — тонкий, призывный, будто крик летящей птицы. В потолке один за другим раскрылись люки и три стреловидных истребителя мягко опустились в ангар. Люки закрылись.

Интересно, даже воздух при открытии люка не выходит, хотя шлюза я не заметил. Как же они его удерживают?

Я посмотрел, как истребители опускаются на выдвинувшиеся опоры-амортизаторы. Все смотрели вместе со мной. Потом взгляды опять перешли на меня.

— Другой пут, — сказал вонючка. — Странны концэпт… Мы учым! Ты в плэну. Жыв. Корм. Разговор. Тэпло. Долго. Всэгда.

А вот тут мне стало по-настоящему жутко.

Вокруг меня стояли и лыбились вонючие клоуны, с которыми я сражался восемь лет. И они собирались держать меня в плену до самой смерти!

Может быть, мне удастся усыпить их бдительность и покончить с собой?

Или нет.

У меня задрожали губы, как у маленького ребенка, собирающегося разреветься.

Не знаю, чего именно я хотел, но я дёрнулся, рванулся в сторону, то ли пытаясь убежать, то ли надеясь, что выстрелят (хотя оружия я ни у кого не заметил). Но мой косноязычный переводчик стремительно схватил меня за кисть. Рука у него была мускулистая, ладонь широченная, вырваться шансов не было ни малейших.

— Нэт-нэт-нэт! — скороговоркой произнёс он.

Даже словно бы с сожалением.

И я вдруг понял, что остаток жизни проведу в безопасности и тепле, связанный или скованный, под постоянным присмотром — чтобы не покончил с собой. Я почему-то не подумал в тот миг про серафима, про данное мне обещание. Я просто впал в ужас, в груди похолодело, рот мгновенно пересох.

Что у меня появилось в глазах — ужас или отчаяние, не знаю. Но вонючка заметил. И поморщился, с явным сочувствием глядя на меня.

Кажется, он хотел что-то сказать.

Но в ангаре вновь раздался звук, на этот раз другой — тоже похожий на громкий птичий крик, но пронзительный, бьющий по ушам, тревожный.

Мгновение вонючки стояли неподвижно. А потом бросились россыпью в разные стороны. Кто-то к истребителям, кто-то в проходы, ведущие в глубины базы. С механическим гулом принялись выдвигаться лифтовые площадки, на которых стояли какие-то баллоны и контейнеры.

Амуниция?

Что с ними?

Додумать я не успел — пол под ногами вздрогнул, стены затряслись, с потолка посыпался какой-то мусор. Свет стал слабее, часть панелей на потолке погасла. Истребители со скрипом закачались на опорах, заскользили взад-вперед. С лифтовых площадок посыпались баллоны и коробки. Кто-то из вонючек упал, кто-то присел, упираясь в пол. В воздухе повис гул, будто по всей конструкции базы ударили огромным молотом.

— Кто? — закричал молодой вонючка и затряс меня как куклу, схватив за плечи. Силища у него была огромная, мне кажется, он бы любого морпеха поборол. — Кто, кто, кто?

— Отпусти меня! — выкрикнул я.

Я ещё сам ничего не понимал, видел лишь, что мои тюремщики в панике. Впрочем, в контролируемой, собранной панике. Одни забирались в истребители — люк для посадки у тех был снизу, между посадочными опорами. Другие поднимали и тащили контейнеры, вероятно, их истребители нуждались в заправке и снаряжении.

— Отпусти! — крикнул я снова и пнул вонючку между ног.

Эффекта не было никакого, но в этот момент по базе ударило второй раз. И так сильно, что молодой вонючка рухнул, разжав руку.

Попадали, в общем-то, все, включая меня. Базу трясло, болтало, подкидывало, и всё что было в ангаре — вместе с ней. Меня кинуло на «пчелу», я вцепился в опору шасси мертвой хваткой. Свет вначале потускнел совсем, а потом вспыхнул ослепительно ярко. Сила тяжести то появлялась, то исчезала. Истребители подскакивали, будто перепуганные щены. Вонючка, говоривший со мной, упал на четвереньки, быстро глянул в мою сторону, начал подниматься — и завис в воздухе, смешно перебирая руками и ногами. Наступила невесомость. Я лежал, цеплялся за колесо «пчелы» и смотрел, как плывёт в воздухе, кувыркаясь, здоровенный металлический контейнер с тремя опорами. В боку контейнера был открытый паз, с уложенными рядком белыми и чёрными цилиндрики — видимо, какими-то мелкими снарядами. Скорее всего, это была сменная кассета для пушки, но больше всего она походила на старинный рояль.

И ровно в тот миг, когда кассета проплывала над вонючкой, сила тяжести возникла вновь. Контейнер рухнул опорами вверх, придавив вонючку к полу.

Меня, наверное, расплющило бы, а он лишь издал сдавленный звук и распластался под грузом. Я встал, секунду смотрел на него — вонючка скреб