– И вправду, придется, – сказал Палпатин.

Поначалу все было игрой – раздражающей, но всего лишь словесной пикировкой; император никогда не лгал, но и не говорил всей правды. Теперь дело могло дойти до вызова, а Вейдеру не хотелось лишних сложностей. Грань между закалкой человека путем постоянных испытаний, и превращением его во врага была невероятно тонка.

– Возможно, чтобы не дать на себя напасть, нужно запугать самого врага, – сказал Вейдер.

Однажды я с тобой разделаюсь.

– Или же сделать так, чтобы нападения на тебя отражали другие, – изрек Палпатин, развернулся, и оставил ученика одного в приемной.

Теперь Вейдер знал, что людям, пользующимся Силой (не важно, темной или какой-то другой ее стороной), он не может целиком доверять – и меньше всего учителю. Вейдер не был верен никому, кроме самого себя – не считая интереса в здравии таких людей, как Лекоф – людей без сверхъестественных талантов.

Если, конечно, не считать талантом самую обычную честность.

Ее можно сравнить с любой способность Силы, думал он. Да, Вейдер предпочитал обыкновенных людей, добивавшихся всего своим потом. Часть его, что когда-то была Энакином Скайуокером, помнила, к чему он так стремился – любовь, приключения, свобода – и размышляла, насколько больше они волновали его, чем его теперешние невероятные и заурядные силы.

Однажды он и сам был человеком. Думая о Лекофе, он спрашивал себя, решит ли когда-нибудь снова стать им.