Я закрыл блокнот.

— Ну тогда, Максим, не буду тебя задерживать. Мне нужно понять, в какую сторону копать. Жду документы, графики, маршруты.

— Да-да. Всего хорошего, Роман.

Он уже дошёл до двери, потом остановился:

— А, да. Чуть не забыл.

Максим обернулся к Владимиру:

— Вов, дай ему.

Владимир подошёл к столу, положил передо мной десять тысяч.

Максим ухмыльнулся:

— Это тебе за «доставленные неудобства». Мелочь, конечно. Но сам виноват — решил, понимаешь, с чужой невестой куда-то удирать.

Усмехнулся в последний раз и вышел.

Владимир шагнул за ним. Хлопнула дверь — так, что по стене пошла вибрация. В углу, рядом с дверью, снова проявились трещины в штукатурке, которые я позавчера замазывал. Уже третий раз.

* * *

Элисио подошёл к этому старому, задрыпанному зданию. Когда-то он был Елисей — обычный парень, ничем не примечательный. Но стоило княжне Виктории Евгеньевне Карловой однажды назвать его «Элисио» — как всё изменилось. Она сказала это вскользь, откуда-то из своих сериалов, но имя прилипло. Погоняло стало билетом в жизнь, о которой он и мечтать не мог. С тех пор он сам себя так называл. «Елисей» умер; «Элисио» жил, сиял, пользовался кремами, ходил по салонам и носил шёлковые шарфики, когда мог.

Он слишком хорошо выглядел для простолюдина — почти как молодой аристократ: ухоженная кожа, лёгкий аромат парфюма, идеальные ногти. Всё ради хозяйки — ведь княжна Виктория ненавидела вокруг себя некрасивое. И раз уж она позволила ему быть частью своего окружения, он обязан был соответствовать.

И вот сейчас Элисио стоял перед этим… убожеством. Четырёхэтажное старое кирпичное здание. Фу. Прямо физически неприятно.

Но приказ есть приказ: сегодня он нашёл ещё одно объявление, ещё одно упоминание какого-то детектива. Хозяйка сказала: «Все в радиусе ста километров ищут мою пропажу. Все.» Значит — тоже Элисио ищет.

Он открыл мутную дверь, вошёл внутрь — и сразу скривился. Запах старья, клея, мокрой тряпки и дешёвого ремонта. Хотелось достать платочек и прикрыть нос, но он удержался. Слуга должен держать марку.

Поднимаясь по лестнице, он увидел, что навстречу спускается графский наследник. Элисио выпрямился, улыбнулся тем самым безупречным, выученным выражением.

— Ваше сиятельство, Максим Викторович, — произнёс он вежливо и с глубоким поклоном. — Рад вас видеть добром здравие.

Поклон был ниже, чем этикет требовал — но Элисио всегда знал, когда стоит прогнуться чуть ниже ради будущих дивидендов. Спина не сломается.

Максим лениво оглядел его:

— О, Элисио… здорово. Что у твоей хозяйки опять? Проблемы? — он обвёл рукой вокруг. — Неужели род настолько обеднел, что вы пользуетесь услугами этой захолустной дыры?

Элисио изобразил болезненную улыбку:

— Увы, ваше сиятельство, долг обязывает. Дело касается секрета рода Карловых, поэтому… сами понимаете, рассказать не могу. Но, уверяю вас, я бы и сам с удовольствием здесь бы не находился. Приказы есть приказы.

— Да понял я, понял, — фыркнул Максим. — Ладно, бывай.

Он прошёл мимо. Элисио проводил его взглядом, чуть приподняв подбородок. Род Драгомировых он недолюбливал. Может, потому что когда-то мечтал попасть к ним в услужение — стать дворецким или адъютантом. Род богатый, влиятельный, блестящий. Но вышло куда лучше: его заметила сама княжна Виктория Евгеньевна Карлова. Сначала поручила мелочи, потом сделала личным помощником.

Теперь Элисио жил как сыр в масле. И если для этого надо пройтись по затхлым лестницам — он пройдёт. Ведь всех доверенных уже отправили — остался только он.

На втором этаже он нашёл нужную табличку.

«Хм, „КРАЙОНОВ“?»

Получается, внизу на вывеске под рекламным объявлением была буква «К». Значит, правильно: «КРАЙОНОВ». «Нашли же, на что расклеивать рекламу».

Он постучал.

— Да-да, войдите, — донеслось изнутри.

Элисио поправил воротник, улыбнулся своей фирменной, слегка жеманной улыбкой — и вошёл.

* * *

Когда шаги окончательно стихли за дверью, я перевёл дыхание и решил собрать воедино всё, что знаю об этой ситуации. Хаос нужно превращать в структуру — иначе я не найду её вообще.

Начнём с Элизабет. Она действительно сбежала — но не от Максима. Если бы бежала от него, она бы рванула прямо при нём, не оставляя кошелёк на столе. Но она наоборот вернулась в кофейню, чтобы не делать побег у него на глазах. Значит, ей перед ним стыдно. Значит, чувства у неё ещё живы. А вот от охраны она уходила намеренно: использовала меня как приманку, отвлекла разговором, создала паузу — и попыталась проскользнуть мимо. Это важно. Ради банальной измены никто не устраивает такие многоходовки. Да и при прикосновении к её кошельку я не почувствовал ни ненависти, ни отвращения к Максиму: там были страх, боль и что-то спрятанное, но не злоба на него. Выходит, она бежит не от жениха — она бежит от чего-то другого, о чём ему не может сказать.

Теперь Максим Викторович. Он её не бьёт, не пугает и не причиняет вреда — это правда. Его логика проста, как у любого влюблённого идиота: если девушка исчезает и пропадает из поля зрения, значит, она изменяет. Это не злость — это страх потерять. И здесь он мне тоже что-то недоговаривает. Может, тайна рода. Может, личная боль. Но по его словам видно: раньше у них всё было идеально. Значит, она его тоже любит. И проблема началась позже. То есть версия «она ищет приключений на стороне» просто не складывается. Здесь что-то серьёзнее. Что-то, от чего она уходит так отчаянно, но молчит.

Теперь её пропажи. Если Максим не врёт — а сейчас у него нет мотива лгать — у неё нет никакой магии, связанной с исчезновением, ускорением, маскировкой. Значит, ей либо кто-то помогает, либо она покупает тех, кто должен за ней следить. Детективы могут быть нечисты на руку, даже если контракт имперский и вносится в реестр. В договоре чётко указано: детектив обязан работать только на клиента и не получать выгоды от объекта слежки.

Но лазейки есть всегда.

Если детектив, например, «случайно» находит кошелёк с деньгами в зоне наблюдения — формально это не взятка, а находка. Закон требует сдать находку в бюро — но это уже административка, а не нарушение контракта. Даже в моём прошлом мире у евреев в Торе был прямой закон: видел, как человек уронил кошелёк — обязан вернуть; не видел, как уронил — уже находка. Божий закон, между прочим. Если даже в священных текстах есть такие дыры, что уж говорить о