шаблонные ответы где-то на просторах интернета, всегда был вознагражден. Если юноша имел наглость поспорить с преподавателем, за плечами которого не один служебный год и не один учебник, написанный все теми же «правильными» шаблонными фразами, не выражающими ничего, кроме стандартных однотипных мнений, то этот юноша обязательно был порицаем за несдержанность, вольнодумство и излишнюю экспрессивность, и в пример ему ставился тот ученик, который умел слушать и молчать, не имея своего мнения вовсе. Роман отчетливо помнил, каково было стоять у позорной доски, пока Кирби Ларсон с самодовольным видом зачитывал купленный доклад. В тот день его избрали председателем ученического совета. Но свою философию Роман начал формировать не тогда, когда его место отдали надменному, откровенно глуповатому Ларсону, и даже не тогда, когда был исключен на неделю по инициативе преподавателей, в круг которых входил и Левис. Ее прочный фундамент был заложен в тот день, который Роман теперь даже не смог бы четко определить в календаре.

Роман тогда не хотел возвращаться домой. Он должен был поработать и подумать в тишине. Подсобное помещение, примыкающее к комнате отдыха, идеально подходило для этого. Когда Роману показалось, что во всей школе кроме него, уборщиков и провинившихся не должно было остаться никого, в комнату отдыха, громко разговаривая и перекидываясь бессмысленными шутками, ввалились преподаватели Макгилл, Раск и Левис. За годы практики у них сформировалась своя крепкая компания, которую Роман про себя предпочитал именовать шайкой Рыцарей Справедливости. Разумеется, не без иронии. Он замер, не решив, как будет лучше: выйти сразу или остаться здесь, пока преподаватели не уйдут. Роман замешкался и потому посчитал, что выходить уже поздно.

– Я бы с удовольствием сходил, парни, – послышался голос Макгилла, приглушенный скрипом дивана, – но Олсен с меня точно шкуру спустит, если опять не сдам контрольные и журналы вовремя.

– Упырица совсем рехнулась, – бросил Раск. – Оно и понятно! Тяжело без «аппарата» в доме-то.

– Так Отто все-таки слинял от нее? – удивленно воскликнул Макгилл.

– Ну да! Я думал, это всем уже известно.

– А ты считал, что у нас просто так начались внеплановые проверки? Потому что Олсен слишком скучно работается? – Только теперь Роман понял, что среди вошедших присутствует Левис, и поморщился.

– Вот же стервятница!

– Нет такого слова, Раск, не позорься.

– Как же нет?!

– Ах, ну да, ты же среди нас лингвист. Мои извинения!

– И чем же стервятница отличается от обыкновенной стервы?

– Да, просвети нас, старина!

– Ну парни, тут уж лингвистом быть не нужно. Предположения, варианты?

– Да говори уже, – бросил Левис, усмехаясь. Щелкнула зажигалка.

– Стервятница, убивая, поедает. – Послышался смех, к которому присоединились еще два голоса.

– Понятно теперь, почему ты так торопишься вовремя работу сдать!

Роман почувствовал нарастающую тошноту. Агнетта Олсен получила должность директора пять лет назад и всегда оставалась одной из немногих, к кому Роман питал неподдельные уважение и почтение. Она была верна своим принципам и работе, которую, несмотря на неприятные моменты, связанные чаще всего с кадрами, искренне любила. Не было ничего удивительного в том, что большинство учителей считало ее кровожадной карьеристкой с немедленной аллергической реакцией на простые человеческие чувства. Отдавая ей должное, тогда и гораздо позже, возвращаясь мыслями к тем встречам и беседам, что их связывали, Роман с благодарностью вспоминал высокую женщину с темными волосами до плеч и ясными глазами. Когда вокруг него не было ни одного существа, превозносящего разум должным образом, а окружали те, кто любыми способами заглушал его задатки и проявления неумолимым напором посредственности, лжи, апатии и глупости, Агнетта Олсен в тишине своего кабинета учила его мыслить. Учила тому, что теперь окрепло, вознеслось и стало его добродетелями, его лучшими чертами. Именно она помогла ему осознать и принять его постоянную потребность в поисках, в здравой опоре на собственные суждения. Она была единственным человеком, знакомым ему, который руководствовался не иррациональными чувствами, но логикой и взвешенными решениями, не мнением окружающих, но своим собственным, не стереотипами, но суждениями, основанными на фактах. Роман не был гением, не изобретал чудесных инструментов или формул. Был самым обычным. Но в том смысле, который давно извратила массовая посредственность и алогичность. Он хотел мыслить, жаждал приходить к решению цепочкой закономерных проб и ошибок, хотел изучать, понимать и знать. И эта первозданная, чистая жажда знания, которая была, как он понял гораздо позже, самой жаждой жизни, сделала его изгоем.

Такой была и Агнетта. А облегчение, счастье и безмерная благодарность Романа от осознания родства их взглядов – безграничными. Позднее, после ее увольнения и исчезновения, он ни с кем не чувствовал подобной связи, и, ускользнув на дно, этот якорь оставил лишь ржавое, незаполненное пятно, потому что не было столь же прочного и подходящего верпа, который можно было бы достойно поместить на пустое место.

– Уже выбрали учеников для программы обмена?

– Нет еще, – проворчал Раск. Разговор об учениках заставил Романа отвлечься от невеселых мыслей. – У них появится хороший шанс, так что я даже не знаю.

– Я вот думаю послать Йоханссон. А больше некого.

– Но она же вроде и так успевает?

– Конечно. Я всегда отправлял самого способного, – голосом знатока заявил Макгилл.

– Даже не знаю. Я бы еще подумал на твоем месте, старина.

– Не нравится Йоханссон?

– Нет. Мерзкая девчонка. Вечно мнит о себе бог знает что.

– На то они и отличники, чтобы задаваться.

– Ну-ну…

– Я пошлю Ларсона, – заявил Левис.

Раск хмыкнул, Макгилл промолчал, а Роман за стеной резко выпрямился, не веря услышанному.

– Этого болвана? Постой, это ведь тот, у которого папаша сидит? Или есть еще какой-то Ларсон?..

– Да, тот, – коротко ответил Левис, снова щелкая зажигалкой.

– А я считаю, правильно. Пусть едет Ларсон, – поддакнул Раск, обнажая свои собственные убеждения, созвучные с убеждениями Левиса.

– Ну не знаю, парни. Как-то это все…

– По-твоему, эта твоя Йоханссон лучше? Такие выскочки, как она, только и умеют, что унижать нашу профессию. Вечно мнят себя королевами!

– Ну так она хотя бы не глупая, – вступился Макгилл.

– Брось, Ульрик! Эта программа создана для галочки в бумагах на столе таких, как Олсен, и для отмывания хороших денег. Им глубоко наплевать на то, какого умника ты им пришлешь.

– Ну почему, ведь университет…

– Ай, перестань! Университет! Никто из этих остолопов не стремится туда попасть. Разве что детки мерзких нуворишей, как этот Ареклетт, и то исключительно потому, что это придает им чувство собственной значимости. У родителей денег куры не клюют, и они начинают мнить о себе бог весть что, пыркаются, чтобы что-то там доказать! Ты думаешь, они хотят учиться? Все, чего они хотят,