За грубым деревянным столом сидел Драуг.

Валька видел его всего пару раз, и каждый раз ему хотелось оказаться как можно дальше. Драуг был высоким, но сильно сутулился, отчего его руки казались неестественно длинными. Его длинные, грязные волосы были свалены в сальные колтуны, свисающие на лицо.

Он медленно поднял голову. Глаза у него были впалыми, глубоко посаженными, но взгляд был острым, пронизывающим, лишенным человеческой теплоты. Длинный, хищный нос с горбинкой словно принюхивался к страху гостя.

Самым жутким был шрам. Уродливая, белесая полоса тянулась от подбородка через всю щеку до левого глаза — след от ножа, который должен был убить, но лишь разозлил зверя.

— Козырь… — голос главаря местной банды был хриплым, скрежещущим, словно в горле у него была щебенка. Его тонкие, бледные губы растянулись в ухмылке, обнажив неестественно острые, желтые зубы. — Ты принес мне долг?

Валька сглотнул, чувствуя, как по спине течет холодный пот.

— Нет, Драуг. Деньги будут. Скоро. Я нашел способ, как мы можем взять кассу в том универмаге. Для нашего… общего дела.

Драуг не мигая смотрел на него.

— Ты обещал мне это месяц назад. Мне не нужны планы, мне нужна добыча. Мои… парни голодны.

— В этот раз точно! — затараторил Валька. — Я нашел человека. Медвежатника.

Драуг лениво откинулся на спинку стула.

— Медвежатника? Ты сам форточник, Козырь. Зачем тебе еще один рот?

— Этот особенный. Пацан совсем, школьник. Сосед мой, — Валька понизил голос, делая шаг к столу. — Но руки у него… золотые. И странные.

Мужчина перестал ухмыляться. В его глазах мелькнул хищный интерес.

— Рассказывай, — приказал он.

— Он умеет мастерить всё, что угодно. Из мусора собирает технику. Но это ерунда. Я видел… — Валька замялся, подбирая слова, чтобы не звучать как сумасшедший. — Я видел, как он открывал входную дверь в коммуналку. Ключ заело, он даже не доставал его. Просто приложил руку, шепнул что-то — и щелк! Замок открылся.

Валька ожидал, что мужчина рассмеется, но в комнате повисла тяжелая тишина.

— И станки на заводе он чинит… касанием, — продолжил Валька, осмелев. — Отец его больной был, а теперь бегает. Пацан непростой. Если его уломать, припугнуть, он нам любой сейф вскроет без шума и пыли. Но он упрямый, гад. Чистенький. Мне нужна твоя помощь, Драуг. Надавить.

Главарь медленно поднялся. Его тень на стене стала огромной и горбатой. Он подошел к Вальке вплотную, и вор снова почувствовал этот тяжелый, звериный запах.

— Без ключа, говоришь? — прохрипел Драуг. — И касанием чинит?

— Ага. Зуб даю.

Он снова ухмыльнулся, и в этот раз его желтые зубы сверкнули в полумраке, как кинжалы. Он понял, что к нему в руки плывет не просто талантливый воришка, а неучтенный маг. Дичь, которую можно использовать, а можно продать тем, кто платит золотом.

— Это интересно, Козырь. Очень интересно.

Драуг положил тяжелую руку на плечо Вальки, и его пальцы сжались так, что вор чуть не вскрикнул.

— Не тронь пока пацана. И про сейф обожди. Это мелочи. Ты принес мне добычу покрупнее.

— Так ты поможешь его припугнуть? — с надеждой спросил Валька.

— Не суетись, — Драуг отпустил его и повернулся к темноте угла. — Тебе он не по зубам. Ты его только спугнешь. Оставь его мне. Я беру парня на себя.

Тени старого особняка

Ленинград спал, укрытый влажной апрельской ночью. На Невском еще горели фонари, но здесь, в переулках у Казанского собора, царила густая, бархатная тьма.

Алексей подошел к зданию старой типографии. Особняк XVIII века нависал над ним темной громадой. Окна первого этажа были закрыты ставнями или заколочены, но Алексей знал одно слабое место — служебный вход со двора, замок на котором был чисто символическим.

Он огляделся. Никого.

Приложив ладонь к холодному металлу навесного замка, Алексей сосредоточился. Ему не нужно было ломать механизм. Он просто попросил штифты внутри сдвинуться. Щелчок был тихим, как ломающаяся спичка. Алексей скользнул внутрь и аккуратно прикрыл за собой тяжелую дверь.

Внутри пахло старой бумагой, свинцовой пылью и сыростью. Алексей двигался бесшумно, ступая по памяти. Скрипучая лестница на чердак была испытанием, но он знал, куда ставить ногу — ближе к стене, где доски меньше прогибались.

Чердак встретил его тишиной и мраком. Лишь сквозь маленькие слуховые окна падали узкие, косые полосы лунного света, в которых медленно, гипнотически кружилась вековая пыль. Тени от балок и старых станков казались живыми существами, готовыми прыгнуть.

Алексей остановился в центре, чувствуя, как сердце гулко стучит в груди.

— Филимон? — тихо позвал он, и его голос тут же утонул в вате пыли. — Ты здесь?

Тишина.

Вдруг из самого темного угла, где были свалены старые рамы, раздался шорох. Алексей напрягся, готовый к обороне.

Из тени, мягко ступая лапами, вышел огромный серый кот. Его шерсть была свалявшейся, уши — порванными в старых битвах, а желтые глаза горели недобрым огнем. Кот зашипел и выгнул спину.

Алексей, не ожидавший увидеть животное, отшатнулся и выругался:

— Чёрт тебя дери…

Кот вдруг фыркнул, его контуры поплыли, словно дым на ветру. Тело вытянулось, встало на задние лапы, шерсть превратилась в ватник, и через секунду перед Алексеем стоял Филимон, хихикая в бороду.

— Чертей нет, Леша, — проскрипел он, довольно потирая мохнатые ладони. — Это все поповские сказки. А вот кикимор там всяких, водяных али леших… этого добра хватает.

Домовой вдруг нахмурился, его улыбка угасла, и он поправил сам себя с грустью:

— Раньше хватало… Теперь поди сыщи их.

Алексей выдохнул, успокаивая пульс.

— Напугал ты меня, Филя.

Он снял с плеча сумку и расстелил на чистом участке пола газету.

— Я обещал. Угощайся.

Он достал банку с молоком, ломоть свежего черного хлеба и вареное яйцо. Глаза Домового вспыхнули жадным, древним огнем. Он, забыв о важности, подскочил к "столу".

— Молочко… Хлебушек настоящий, ржаной! — бормотал он, принюхиваясь.

Филимон схватил яйцо своей сучковатой рукой. Он не стал его чистить — просто отправил в рот целиком и, хрустнув скорлупой, проглотил в один прихват, словно удав. Затем он впился зубами в хлеб, жмурясь от удовольствия. Казалось, он впитывает не просто еду, а саму заботу, с которой она была принесена.

Алексей смотрел на это с жалостью и интересом. Вдруг он спохватился.

— Ой, я ж забыл! Хлеб-то пресный, наверное. Вот…

Он порылся в кармане и достал спичечный коробок, в котором носил соль для обедов на заводе.

— Держи, посоли.

Стоило ему открыть коробок и показать белые кристаллы, как Филимон с визгом отскочил назад, словно Алексей достал раскаленный уголь. Его лицо исказилось страхом и злобой.

— Убери! — зашипел Домовой, закрываясь