Прошло не так много времени, с тех пор как на его руки и ноги надели тяжелые кандалы, но они уже успели натереть ему кисти руки и лодыжки. Кровь под кожей скопилась сгустком, все посинело и стало болеть. Белобог не был из изнеженных, но тяжелые цепи, которые ему приходилось таскать с собой в пешем путешествии по Межмирью, словно нарочно были созданы с мыслью, как бы получше его помучать. А он, ведь, не сделал ничего плохого: подумаешь подначивал сына царя на побег - не украл же он его, как царевну из башни? Белобог улыбнулся, в который раз понимая, что прозвище "Горыныч", которое он дал Хотуну полностью ему подходит. Он хотел спасти Сварога, потому что увидел в нем то, чего нет в остальных жителях Таама: в нем была искра, которая должна была воспламениться и осветить собой его путь, подарить тепло его близким, но во дворце Хотуна эту искру всеми силами пытались затушить, загасить, затоптать. А когда у них не получилось, они решили уничтожить самого Сварога. Зависть ли это или страх Белобог не мог судить - он сделал то, что считал нужным сделать - не далдобрупропасть зря.

Туман был не настолько густой, чтобы не видеть того, кто идет рядом, но Межмирье играло с их сознанием злую шутку, заставляя думать, что они потерялись, что они находятся не здесь и не в этом времени, а где-то далеко в счастливом прошлом. Прошло чуть больше часа, с того момента, как за ними закрылись врата в Таам. Белобог за столько лет жизни здесь уже давно научился справляться со всеми шалостями этого пространства. А воинам же оставаться в трезвом рассудке давалось все сложнее и сложнее. Межмирье словно отметало все, что лежало на поверхности сознания, оголяя то, на чем построен сам человек. Этот мир будто насмехался над несбывшимися мечтами, затаенными обидами и невинными надеждами человека, который закопал это все в глубине души навязанными правилами, нерушимыми обстоятельствами и мнимыми идеалами.

Если прирученная лошадь начинала думать, что она все ещё свободна, то взрослый человек был убежден, что он ребенок и, что соседский мальчик, наконец, решил дать ему поиграть с настоящим железным мечом, который подарил ему богатый отец на день рождения. Так подумал и один из воинов Хотуна, увидевший перед своими глазами призрак мальчика с мечом, нарисованый его пошатнувшимся разумом. Он словно во сне, не видя, и, не слыша никого, свернул с дороги налево за своей далекой несбывшейся мечтой. Его не остановили его товарищи, потому что были заняты своими личными видениями: у кого-то из них это была молодая девица, у другого погибшая мать, а у третьего вечно недовольный отец, который, наконец, решил признать своего сына хорошим воином и звал с собой померить силы. Из всех, кто был ещё в себе, остались только Белобог и Хотун. Приказы Царя, казалось, не долетали до ушей его поданных, потому что, сколько бы он не приказывал им остановиться, не нарушать строй и прийти в себя, ничего не помогало, не помогли даже хлопки по лицу от Белобога, который пытался помочь тому из стражей, кто держал конец цепи, к которой он был прикован.

— Да что с ними такое! — не выдержал Хотун и в порыве злости пнул в живот одного из воинов, который не смотря на боль, все же продолжил свой путь куда-то в неизвестность. Ему показалось, что он пропустил удар своего отца, который мерещился ему, и, с которым он сейчас боролся. Он выглядел воодушевленно и действительно счастливо.

Так или иначе, воины один за другим посыпались за спинами Хотуна и Белобога и затерялись где-то в дебрях тихого, туманного, жадного на красочные пейзажи Межмирья. Сам же Хотун, на удивление Белобога, держался долго. Он был молчалив, часто хмурил брови, было видно, что он был готов заговорить, но сдерживался, нервно прикусывая губы или превращал случайно выскочившие слова в невинные покашливания.

— Где мой сын? Ты говорил, что сможешь его найти, — произнес он строго, видимо пытаясь отвлечься от взбудораженных мыслей разговором. Белобог видел, как он боролся с собой, чувствовал его мысли в голове, которые звучали громче, беря верх над его разумом. Но Хотун держался и говорил так, словно с ним все в порядке. Его большое самообладание поражало Белобога. Отчего уважение к нему у молодого Бога возросло в несколько раз. На такого человека, как Хотун, который выбрал путь, противоречащий самой природе и смыслу существования жизни, Межмирье обращало больше всего своих сил и внимания. Нутро Хотуна словно само просило этот мир сломать его, и дать душе подышать. Но Царь был непоколебим.

Но все же сейчас его судьба была в руках Белобога. Он мог бы бросить Хотуна прямо сейчас, затеряться в тумане - он знал как - и он был бы свободен. Но Белобог не бросил его, не затерялся - остался. Ему нужно было убедиться, что с его оставшимися в Тааме товарищами ничего не случится.

— Я уже его нашел, — ответил он, — Он вон там, впереди. Двигается довольно быстро.

— Как ты понял?

— Дар у меня такой. Ты огнем дышишь - я людей чую. — это была не ложь, но и не правда. Чувствовать людей не был каким-то особым даром Белобога - это был навык, который он развил в себе в течении своей жизни. А даром он своим почти не пользовался. Хоть сейчас ему и очень хотелось разорвать цепи на своих руках и ногах - он терпеливо шел рядом с Хотуном, звеня каждым своим шагом. А тем временем, царь, приложил немалые усилия для того, чтобы задать Белобогу следующий вопрос:

— Зачем ты пришел в мой мир, Белобог? — голос его слегка дрогнул, он очень странно и резко делал паузы чтобы сглотнуть ком в горле. Белобог глянул на него, вежливо сделал вид, будто ничего не замечает и подумал над ответом. Он не ожидал, что Хотун так скоро снизойдет до вопросов о его скромной персоне, но был к ним готов.

— Я уже много лет путешествую по мирам этой вселенной. Любопытно мне, как соседи живут. Может подучусь чему-то, а может научу - полезным буду.

— И чему ты научился у нас? — спросил он на этот раз без пауз, но неестественно быстро.

— Я особо ничему. Закалил меня твой мир и только.

Хотун, казалось, слабо засмеялся.