Тут подъехала маршрутка; мужчины быстро растёрли окурки об урну, отряхнули руки и забрались в машину. Алька попробовала сделать ещё глоток кофе, но он почему-то горчил и одновременно отдавал жжёными семечками – пришлось выбросить.

Беспокойство, поугасшее после завтрака, снова засвербело внутри.

Она хотела было уже подниматься и идти, как услышала вдруг:

– Алечка, ты, что ли?

У скамьи остановились две женщины, молодые ещё; одна, грузная, коротко стриженная, с натугой катила двойную коляску, другая, кудрявая и костлявая, в джинсовом комбинезоне, вела за руку пятилетнего мальчишку, тоже с мелкими тёмными кудряшками и светлыми глазами. Алька присмотрелась… и едва не взвизгнула:

– Васька, Дарина!

Василину она бы так сама не узнала – та обрезала роскошную косу до пояса и покрасилась в какой-то дурацкий баклажановый цвет, а ещё располнела. А вот Даринка, Дарочка, осталась почти такой же, только, конечно, повзрослела. Замуж она вышла раньше всех в их классе; мальчик, которого она держала за руку, был её младшим ребёнком.

Конечно, они обнялись.

От Васьки пахло сигаретами и помадой; Дарина была горячая-горячая – и голодная, как всегда, как в школе. Она предложила:

– А давайте по мороженому? И к реке?

Васька с тоской глянула на коляску, и Алина тут же вызвалась:

– Давай я помогу, покачу. У меня знаешь какие руки сильные?

– Да ты по канату-то залезть никогда не могла…

Они завернули в универмаг – табличка сохранилась та же, что и раньше, – и взяли по сахарному рожку. Алька выбрала малиновый; на вкус он был совсем другой, чем в детстве, и таял быстрее. Дорога к реке шла под уклон. Поначалу разговор не клеился, как всегда у людей, которые долго не виделись, только поздравляли друг друга по праздникам, и то когда не забывали. Даринкин сын захотел пирожок и чай, и они завернули в булочную, в которую бегали всегда после школы.

– А помнишь? – сказала Дарина, прыгучая и подвижная, как игрушка-пружинка. – Мы сюда ходили за приворотными пирожками.

От неожиданности Васька расхохоталась, едва не подавившись чаем, и дело пошло.

Они кружили по окрестным улицам и прихлёбывали из бумажных стаканчиков, вспоминая и перебивая друг друга.

– …и потом трясли эту осину, чтобы насыпалось листьев, и чем больше листьев – тем больше богатства.

– Ну, я тогда почти сразу пятак нашла!

– И денежку месяцу показывали!

– И старые веники за школой жгли!

– Мам, а мам, зачем веник жечь? – неожиданно вклинился мальчишка, дёрнув Дарину за рукав. Алька ответила вместо неё, со зловещими ведовскими интонациями:

– Потому что не место двум веникам в одном доме.

Даринка захихикала в кулак.

Она откололась первая – ей надо было вести сына на секцию, на плавание. Крытый бассейн при второй, новой школе, построили только в прошлом году, и очередь туда была на полгода вперёд.

– Пойдём, а то абонемент сгорит! – махнула она рукой, сворачивая в переулок, под шелестящую осиновую сень. – Увидимся, Алька! Загляну!

У моста они встретили Васькиного свёкра, который шёл с утренней смены на фабрике. Васька выдохнула с облегчением и поручила ему катить коляску; руки у неё чуть подрагивали от напряжения.

– До встречи, Алька, – попрощалась она. – Может, посидим где-нибудь потом? В пельменной?

Алька пельмени не любила ещё после голодной студенческой юности, но всё равно кивнула.

На окраине, там, где начинался лес и холмы, перемены чувствовались не так сильно. Объездная дорога была плохо заасфальтированной, мост – щербатым. Пешеходную часть перекрыли на ремонт, и пришлось переходить прямо по проезжей, благо машины показывались нечасто. Сразу за мостом Алька свернула и, продравшись через заросли, очутилась на опушке.

Здесь посторонние звуки точно отрезало.

Как и много лет назад, на солнечном склоне росла земляника; сейчас, правда, к осени, ягод почти не осталось, хотя и попадались изредка тёмно-красные, перезревшие, высохшие. Осмотрев внимательно землю – не хватало ещё плюхнуться в муравейник, – Алька подгребла палой листвы и села под большую осину, привалившись спиной к тёплому стволу. Было… странно. Сама себя она ощущала вчерашней студенткой, позавчерашней школьницей в свои двадцать семь. Девчонкой – да и зеркало не торопилось её в этом разуверять. А бывших одноклассниц она не узнала, верней, узнала не сразу. Они стали неуловимо другие, и вовсе не из-за Васькиной стрижки. У них были мужья, дети, какая-то серьёзная взрослая жизнь… Но они помнили то же, что и Алька, взять хоть дурацкие приворотные пирожки – с клюквой и орехами. Колдовства в них было ноль, но, как и уверяла продавщица, действовали они безотказно: угости объект воздыханий – и он твой.

Потому что очень вкусно.

Алька тогда слыла большой мастерицей в ведовстве и охотно делилась знаниями со всяким, кто под руку попадал. Их было человек пять, заводил в классе, девчонок в основном; она чувствовала себя атаманшей и с удовольствием то заманивала их на поле, подстерегать ночью коньков-скакунков, то подбивала жечь старые веники, чтобы привлечь богатство в дом… Во время очередной вылазки они увидали на реке перепончатую лапу, высунутую из воды, и компания резко поуменьшилась. Осталось всего трое, включая саму Альку.

Двумя другими были Васька и Дарина.

Всё это сейчас казалось ужасно далёким, почти ненастоящим. Да и ведовство… Алька, конечно, часто сталкивалась с чем-то таким по работе, спасибо начальнице, но одно дело – консультирование, и совсем другое – взаправдашнее колдовство.

«А может, я совсем уже разучилась и теперь не смогу?» – пронеслось в голове.

Алька сунула руку в холщовую сумку и отщипнула немного хлеба, раскрошила на ладони и легла на тёплую землю животом. В затылке сладко зазвенело, совсем как в детстве… Она принялась потихоньку ссыпать крошки в траву, бормоча:

– Птички-невелички, на небо летите, с неба глядите… – Голос пресёкся на секунду. – Того, кого видеть желаю, ко мне приведите. Птички-невелички, на небо летите…

Алька сама не знала, почему выбрала именно этот заговор, хотя подошёл бы любой другой – для эксперимента, для смеха. Она чутко вслушивалась, не затрепещут ли птичьи крылья…

…а потом увидала впереди, в траве, метрах в полутора, змею.

Это была медяница, безобидная, круглоглазая; ящерка по сути, только без лап. Но всё равно Альку подкинуло на месте. Она вскочила, отряхнулась и, подхватив сумку, ломанулась обратно через заросли с колотящимся сердцем. От асфальта исходило тепло; тени лежали длинные, тёмные, точно вычерченные углём.

Над опушкой, у осины, вилась стайка птиц.

– Ну его, – выдохнула Алька, поправляя сумку на плече. – Вечереет уже, схожу за кофе и назад.

До центра было всего ничего, полчаса быстрым шагом. Нужное место она нашла сразу. Вывеска «ЧАЙ, КОФЕ, СЛАДОСТИ», розовая, подсвеченная неоном, как в магазине