С другой стороны, судьбу друга решало Военное министерство. Ну а то, что резолюцию накладывал Император, который присутствовал при первом испытании нового вида оружия, я ведь в этом не виноват.

— Скорее это ваша заслуга, Алексей Самуилович, — ответил я адмиралу. — Это ведь вы бомбардировали Военное министерство своими просьбами. Вот кто-то прислушался и проникся. Так что принимайте под свою руку нового подчинённого. А торпедоносцы мы обязательно сделаем. Поверьте, это будет интереснее брандеров*.

*Брандер — судно, нагруженное легковоспламеняющимися, либо взрывчатыми веществами для уничтожения кораблей противника.

— Торпедоносцы. Слово, какое красивое, — довольно кивнул Грейг. — Князь, а можно торпедами обычные корабли вооружить и увеличить радиус их действия?

— На корабли поставить торпедные аппараты можно. И увеличить дальность поражения тоже можно, но придётся делать их управляемыми, — кратко ответил я адмиралу. — Но это всё решаемо. Я скоро в Крым собираюсь. Думаю, что получится кое-что сделать. По крайней мере, мысли у меня некоторые имеются.

— А ведь он сделает, — заявил тесть, поставив локоть на стол и подперев голову рукой. — Пока ещё не знаю как, но сделает.

— Повезло тебе с зятем, генерал, — заметил адмирал. — Такого парня в родственниках иметь дорогого стоит.

— А то! — согласился с ним Голицын. — Моя дочь абы за кого замуж не вышла бы. Уж такой характер.

Я, конечно, хотел возмутиться, когда обо мне начали говорить в третьем лице, но последняя реплика князя остановила мой порыв. Во-первых, ничего плохого обо мне не сказали. А во-вторых, хочется верить, что тесть с адмиралом говорили то, что на самом деле думают.

— Кстати, Иван Иванович, ты что-то про звание говорил, — встрепенулся тесть, поставил перед Иваном большой бокал и начал взглядом оценивать батарею бутылок, стоящих на столе. Наконец-то выбрав на его взгляд, соответствующий моменту напиток, генерал набулькал другу до краёв и кивнул на бокал. — Надо бы обмыть подпоручика.

Короче, Пущин с нами не завтракал. Впрочем, и в дальнейшей культурно-развлекательной программе он не участвовал.

После обеда мы с Катей решили наведаться в Захарово, чтобы проверить состояние поместья и усадьбы. По документам нам досталось девятьсот десятин земли и дюжина дворов, в которых проживало семьдесят душ мужского и восемьдесят женского пола.

Память поэта смутно подсказывала образ сельца и усадьбы, но мне хотелось лично проверить состояние доставшейся недвижимости и в каких условиях проживают крестьяне.

Мать с отцом от поездки в Захарово ожидаемо отказались и в полдень вместе с Ольгой и её женихом на самолёте Демидовых улетели в столицу.

Я прекрасно понимаю родителей и не сужу их. Не каждый готов поехать на место смерти своего ребёнка. Навестить могилу сына — это одно дело и, пожалуй, нужное. А вот так, смотреть на места, где оборвалась его жизнь… тяжело.

К нашему удивлению в Захарово вызвалась поехать бабушка. Более того, она пообещала пожить в сельце с месяц и принять дела после бывшей хозяйки. Правда, обещание она дала после того, как я поклялся, что в конце мая на гидроплане её доставят в Михайловское, чтобы она могла встретить семью Пушкиных, собирающихся провести лето на Псковщине.

Одним словом, Захарово мы собрались посетить втроём. Голицыны услужливо выделили бабушке пролётку, а мы с Катериной решили опробовать подаренных нам пятилеток.

А кто-то думал, что нам только земли и заводы дарили? Ничего подобного. Представитель древнейшего русского дворянского рода Василий Петрович Воейков прислал нам в подарок со своего конного завода красивых орловских рысаков. Тёмно-серую в яблоках кобылку жена сразу застолбила за собой, велела собрать лошадь на обычное кавалерийское седло и кинулась в дом переодеваться.

— Что это она надумала? — поинтересовался я у местного конюха, седлавшего Катину лошадь.

— Сейчас сами всё увидите, Ваше Сиятельство, — улыбнулся усатый конюх, закончил седлать кобылу и принялся за моего гнедого рысака.

Угу. Через некоторое время Катерина вошла на конюшню, и я ох… как удивился. Полчаса назад я был около лошадей с милой девушкой, одетой по всем писанным и не писаным кодексам, где чётко сказано, что надевать дамам в том или ином случае. Сейчас передо мной стояла та же красавица, но в кавалерийской форме, ладно подогнанной по фигуре и с кивером на голове, в котором удачно были спрятаны шикарные волосы.

— Не удивлюсь, если ты ещё и с фланкировкой знакома, — оценил я наряд жены.

— Нет, танец с шашками для меня тяжеловат — я всё-таки девушка. А вот рапирой фехтовать я и правда умею, — улыбнулась Катя и протянула мне одну из двух крупных морковок, которые держала в руке. — Угости своего красавца.

День сегодня выдался солнечным, и мы пригреваемые его лучами плелись по раскисшей дороге в сторону Захарово. Сзади, ловко лавируя в грязи, плелась пролётка с бабушкой.

— Солнышко, а почему ты дамское седло не выбрала? — стало мне любопытно. — Разве оно не удобнее?

— Терпеть его не могу. Хотя и уверено держусь в нём, — поморщилась Катя. — Это только со стороны красиво выглядит, когда дама в нарядном платье в нём едет. На самом деле устаёшь в разы больше, потому что постоянно за осанкой следить нужно. Опять же в галоп на женском седле не пустишься — грохнешься и костей не соберёшь. А я скорость люблю. Была б сейчас земля сухая, я бы с тобой на спор до Захарово скачки устроила. Мне вот этот простор нужен и возможность скакать во весь опор, — кивнула жена в сторону полей, — А не золотые клетки дворцов с расфуфыренными петухами и гусынями в них.

Странно. Может меня потому и тянуло к Екатерине с того момента, как её увидел, потому что наши желания в чём-то совпадают? По крайней мере, я тоже терпеть не могу пышных приёмов и балы в «золотых клетках», как удачно выразилась жена.

Помимо природной красоты, в Кате, конечно, ещё осталась капелька юношеского максимализма. И мне это в ней нравится. Тем не менее, отметку для себя я сделал — если когда-нибудь создам что-то скоростное, наподобие, мотоцикла, то управление ей не доверю. Убьётся же.

* * *

Что мне, князю Пушкину, который