— Я поняла, но как раз добраться до вокзала и сесть на поезд нам поможет Дегтярёв.

— Дочь, нам ещё нужно найти Дегтярёва и попросить его хотя бы прийти к нам, на данный момент это невозможно, и я не стану специально посылать за ним Питирима, ведь если мы его лишимся, то тогда вообще окажемся беспомощными перед любым бандитом и грабителем. А у нас есть, что взять.

— Я поняла, мама, что же тогда мы будем делать?

— Пока только ждать и больше нечего.

— Но просто ждать опасно, ведь если о нас знают и могут напасть, значит, знают и наш адрес?

— Нет, зачем им захватывать именно нас, и вообще, ты слишком мнительна, дочь, хватит уже об этом.

Женевьева фыркнула и вновь повернулась к окну, кипя от возмущения и досады. За окном ничего особо не изменилось, но она всё равно пыталась понять, что происходит на улицах столицы. По проспекту, что тянулся мимо их дома, когда-то шумному и оживлённому, сейчас буквально украдкой передвигались редкие прохожие, по большей части мужчины, в основном молодые, женщины тоже иногда мелькали, но старались идти быстро и, как правило, в сопровождении спутника. Проспект практически опустел, а сейчас вообще на нём никого не оказалось.

Внезапно на улице появились солдаты, на первый взгляд их казалось не меньше пятидесяти человек, Женевьева не успела их посчитать, они тянули на руках небольшое короткоствольное орудие. Командовал ими высокий и худой поручик, на форме которого ясно виднелись знаки различия одного из гвардейских полков. Вслед за солдатами, медленно вращая дутыми каучуковыми колёсами, следовал небольшой броневичок с открытой башенкой, в которой сидел совсем небольшого роста солдат, и то и дело вращал в разные стороны длинноствольный пулемёт, более похожий на огромное охотничье ружьё.

Они проследовали мимо её дома, направляясь к баррикаде анархистов, располагавшейся на соседнем перекрёстке, и вскоре исчезли из вида. Больше ничего интересного на улице не происходило, и Женевьева вновь задёрнула занавеску. Вдруг откуда-то донеслись частые винтовочные выстрелы, резко и страшно ударила пулемётная очередь, эхом разнесясь по всей улице, а затем забухала пушка, методично и неумолимо паля через определённые интервалы времени. Сделав порядка десяти выстрелов, она замолкла.

— По баррикаде стреляли, — сказал Питирим, почёсывая начавшую зарастать густой щетиной щёку.

Ночевал он уже в квартире, но все свои умывальные принадлежности, в том числе и бритву, оставил в гараже, где, собственно, и жил всё это время на пару с шофёром в какой-то комнатке.

Графиня вскочила и тоже подошла к окну, нервно кутаясь в лёгкую шаль, как будто её морозило, а в квартире стояла прохлада. На самом деле в квартире температура поддерживалась комфортная, а на случай похолодания всегда мог помочь камин с брикетами кокса.

— Ужасно, просто ужасно. Неужели это всё творится у нас в столице?

— Да, мама, именно у нас, жаль, что я не смогу увидеть барона Дегтярёва, он бы что-нибудь придумал.

Графиня мрачно посмотрела на дочь и, никак не отреагировав на её слова, ушла в комнату. Женевьева отошла от окна и, сев за стол, бездумно уставилась в одну точку, ожидая неизвестно чего. Охранник Питирим, поняв, что ему следует заняться хоть чем-то, на вид серьёзным, ушёл на кухню, где принялся смотреть в окно, наблюдая за улицей, и Женевьева осталась одна. Пришла гувернантка и стала расставлять на столе посуду, готовясь к обеду, она тоже на это время оставалась в их квартире, не рискуя уходить домой.

Женевьева вздохнула, за последние дни ей очень не хватало Дегтярёва, его любящего взгляда, его скромной улыбки, его взглядов на неё украдкой, которые она невольно чувствовала, что называется, кожей. Она сейчас очень хотела прижаться к нему, спрятаться за его спиной, ища у него поддержки, чтобы он защитил её, и она могла стать уверенной во всём.

Вспоминая его, она невольно улыбнулась, а на глаза навернулись непрошеные слёзы, ведь он рисковал своей жизнью, спасая её, и вот сейчас она сидит здесь затворницей, а он неизвестно где и неизвестно, что с ним происходит. Чуть позже они стали обедать и не успели выйти из-за стола, как в дверь кто-то позвонил.

* * *

Охрану академии значительно усилили, и нас освободили от ночных и дневных патрулей. У меня появилось много личного времени, плюс Пётр принял принципиальное решение на время восстания перебраться к сестре для её охраны, ведь Альберту требовалось ходить на работу, а она оставалась одна с малолетними детьми и всем хозяйством.

Я помог ему, сопроводив до дома сестры, а сам вернулся в академию, твёрдо решив по пути навестить Женевьеву. Да, меня вроде и не приглашали, но и пригласить сейчас при всём бардаке, что вокруг творился, им оказалось бы проблематично. Почта практически парализована, телеграф тоже, кроме военного, ну и телефона я их не знал, а то бы позвонил, а им мне звонить некуда.

У сестры Петра меня встретили тепло, продукты, что мы смогли купить по пути, приняли с благодарностью и накормили. Долго прощаться с Петром я не стал и, забрав свои вещи и проверив револьверы, вышел на улицу.

У меня с собой оказалось два револьвера: один я получил в качестве трофея, другой я обменял на карабин, который меня настоятельно попросили передать властям, но взамен дали такой же трофейный револьвер. Теперь я, как дикий пионер с какой-нибудь Оклахомы, путешествовал с двумя пистолями за поясом.

Вот пояс на брюках у меня оказался шикарный — широкий, из толстой свиной кожи, за него оказалось очень удобно засовывать револьверы, ну почти удобно, зато не видно, есть у меня оружие или нет, и тем более, двойное.

Улицы пока ещё пустовали, но накал восстания медленно ослабевал, анархисты и бандиты постепенно утрачивали свои позиции, и передвигаться по улицам стало намного проще, единственное, на них по-прежнему не имелось ни извозчиков, ни машин, курсировал только военный автотранспорт.

До квартиры графини я добирался долго, и на подходе услышал канонаду, видимо, стреляли