Катю привели знакомиться со мной в первый же вечер. Катин дед дружил с моим еще с фронта, и именно он добился, чтобы нам за госцену досталась дача по соседству. Он и привел Катю к нам, едва мы обустроились и сели на веранде пить чай. Я прекрасно помню, как Катин дед хлопнул моего по плечу и сказал:

– Твоему хлопцу невесту привел. Что, разве не красавица девка?

А мой дед, положив руку на мою вихрастую голову, ответил:

– Хороша. Но и наш Ромка, гляди, чем не орел?

Я тогда не нашел Катю красавицей и думаю, что навряд ли показался ей орлом. Я вообще мало внимания обращал на ее внешность, да и на свою тоже. Мы вместе гоняли на велосипедах, купались в заливе и на Щучьем озере, уходили с кем-нибудь из взрослых поутру в лес и возвращались с полными лукошками разноцветных сыроежек. В общем, занимались всем тем, что и положено делать на даче ребятне нашего возраста.

3. Разгон

Первый раз я переспал с женщиной, когда учился в десятом классе. Впрочем, глагол «переспал» не вполне описывал то, что между нами произошло. Моей первой женщиной оказалась разбитная и жалостливая медсестра Люська из онкологического отделения больницы Мечникова. Завотделением пригласил меня в кабинет и сказал, что маме осталось несколько дней, максимум неделя. Люська тогда вышла в больничный коридор вслед за мной и, догнав, взяла за руку. Я даже не помню, плакал в тот момент или нет: голова казалась набитой ватой, перед глазами расплывались мутные круги. Я, как сказала потом Люська, ничего не соображал от горя.

– Тебе надо выпить, – коротко бросила она. – Пойдем, у меня есть немного спирта.

Я механически поплелся за ней. Затем в тесной, заставленной медицинским инвентарем каморке пил неразбавленный спирт прямо из колбы. Больше в памяти не сохранилось ничего, кроме податливой Люськиной груди да еще, пожалуй, густого жесткого подлеска на ее лобке.

Мамы не стало на третий день. На похороны прилетел из Иркутска отец, у которого уже давно была другая семья. Пришли несколько бывших маминых сослуживиц и соседок по дому. Мы отвезли маму на Южное кладбище и оставили там.

Я хотел бросить школу, но отец не позволил. Он прилично зарабатывал на Севере и стал регулярно высылать мне деньги, чего не делал, пока была жива мама.

С Люськой я встречался еще несколько раз. Она приходила ко мне домой, приносила спирт, готовила нехитрый ужин и оставалась ночевать. Она оказалась опытной, изобретательной и многому меня научила. Вскоре, однако, простецкая, бесхитростная Люська стала мне докучать. Отношения начали тяготить. Пару месяцев спустя мы расстались.

После Люськи у меня было еще несколько партнерш. Я даже не могу сказать «любовниц», поскольку ни с одной из них не испытал и намека на чувство. Я был привлекательным парнем, рослым, спортивным, общительным, и отдавал себе в этом отчет. Снять девочку на ночь не представляло для меня проблемы. Некоторые из них после этой ночи навсегда исчезали из моей жизни, другие на короткое время задерживались. И ни одна не задержалась надолго.

Так продолжалось до тех пор, пока я не окончил школу и не поступил в физкультурный имени Лесгафта. Для разрядника по тяжелой атлетике, вольной борьбе и боксу это оказалось легко, несмотря даже на то, что в последний год спорт я забросил.

В Репино я приехал, собираясь подготовить дачу к продаже: в моем положении она была излишней роскошью. Я рассчитывал управиться за пару дней и больше не возвращаться. И остался в Репино на все лето, потому что влюбился. Влюбился в Катю.

Я понял это в первый же день. Утро мы провели вместе, смеясь, болтая и дурачась. Потом она спросила про маму. Я сказал, что мамы больше нет, и Катя заплакала. Она не притворялась расстроенной, не вымучивала стандартные сочувственные слова, а ревела, и я обнимал ее за плечи и чуть ли не утешал. Затем мы добрались по Финляндской до леса, искали на опушке редкие июньские фиалки и большей частью молчали или болтали о ерунде. Наконец вечером Катя ушла к себе в дом, я – к себе, завалился на кровать и собрался заснуть, но не смог. Я маялся, ворочался, вставал и расхаживал взад-вперед по дому, а перед глазами стояла Катя. Смеющаяся Катя, улыбающаяся Катя, плачущая Катя… Катя, вплетающая фиалки в шелковистые темно-русые локоны. Так продолжалось добрых полночи, и я не понимал, что со мной происходит, до тех пор, пока в голову вдруг не пришла естественная и элементарная мысль. Я даже, помнится, остановился, хлопнул себя по лбу и вслух обозвал идиотом.

Я осознал, что люблю Катю.

Мы провели вместе все лето. Три года назад Катин дед умер, так же как и мой, а ее родители приезжали лишь на выходные, так что большую часть дней мы коротали вдвоем. Месяц прошел прежде, чем Катя позволила впервые себя поцеловать. После этого мы целовались уже напропалую, но дальше дело не шло, и к концу августа я дошел до ручки. Мне оказалось недостаточно поцелуев и прикосновений: я попросту хотел Катю. Хотел до одурения и едва справлялся с желанием, извергаясь ночами в постыдных юношеских поллюциях. После них становилось легче, но уже на следующий вечер я возвращался к привычной неудовлетворенности. Несколько раз, когда терпеть оказывалось невмоготу, я терял голову, и мои руки проникали под узкие Катины трусики, но миг спустя я неизменно отступал и сдавался, потому что в ее глазах мгновенно набухали слезы.

– Рома, пожалуйста, – говорила Катя, – не делай этого, я не могу. Я не ханжа, поверь. И это не потому, что хочу выйти замуж девственницей, я понимаю, что сейчас никто так не делает. Я просто не могу, и не настаивай, прошу тебя. Ни к чему хорошему это не приведет.

Я просил прощения и целовал Катю в глаза, пока слезы из них не исчезали. Я не спрашивал ее, любит ли она меня, боясь нарваться на категорическое «нет». Я попросту дурел от любви.

Тридцатого августа, за два дня до начала занятий в вузах, я сделал Кате предложение.

– Ромочка, милый, – сказала она, – я не говорю тебе «нет». Но и «да» не говорю. Мы слишком молоды для семейной жизни, давай отложим хотя бы до следующего лета. И если тогда ты вновь позовешь меня замуж, то я обещаю, что подумаю, и очень возможно…

– Очень возможно что?

– Ромка, нельзя быть таким недалеким, – рассмеялась Катя. – Конечно же, что соглашусь.