– Вот именно. Мотив – единственное, что не сходится в этой истории.

Дед бросает на меня пронзительный взгляд и подходит к стене с фотографиями, на которых я не могу сосредоточиться. Картинка плывет. Глаза бесцельно скользят по снимкам – поколения улыбающихся, строгих, безразличных лиц. Все они связаны кровью, тайнами и, как я подозреваю, предательством.

И вдруг мой взгляд застревает на одной из фотографий. Не очень старая, но уже слегка выцветшая. Групповой портрет. Ему меньше пяти лет, так как на семейном фото уже нет Зои. Всматриваюсь, мозг отказывается складывать картинку воедино. Потому что на фото я вижу ответ, который мне совершенно не нравится.

– Не может быть… – срывается с моих губ помимо воли.

Я отшатываюсь от стены. Сердце бешено стучит, дыхание сбивается. Я даже не смотрю на деда, не прощаюсь. Разворачиваюсь и почти выбегаю из кабинета, хлопнув дверью, бросив что-то про неотложные дела.

Несусь по коридору, не видя ничего перед собой. В ушах – лишь нарастающий гул. Потому что на фотографии я увидела то, что переворачивает все с ног на голову.Что ставит под сомнение абсолютно все, что я знала до этого момента. И мне нужно понять, что с этим делать. Пока мыслей ноль.

Несусь по коридору, не видя ничего перед собой. В ушах лишь нарастающий гул от того, что пазл сложился. Я не замечаю высокую фигуру, появляющуюся из-за поворота, и налетаю на нее грудью. Отскакиваю с тихим «ой» и поднимаю глаза. Элай. Бормочу, стараясь на него не смотреть: «Прости…» – и пытаюсь обойти его, чтобы продолжить свой путь. Вчера мы поставили точку. Наша ночь не предполагает продолжения.

Мое сердце, и без того бешено стучит в груди, а теперь оно готово выпрыгнуть наружу. От Элая пахнет тем же дорогим парфюмом, что вчера смешивался с запахом его кожи. Этот аромат моментально воскрешает в голове прошедшую ночь, и я снова, как и вчера, плыву.

Делаю шаг, потом другой, чувствуя, как спина горит под его взглядом. Усилием воли заставляю себя двигаться дальше. Но слышу за спиной его быстрые, решительные шаги. Он нагоняет меня за пару секунд. Его рука, сильная и неумолимая, хватает меня за локоть.

Не успеваю даже возмутиться, Элай уже втягивает меня в первое попавшееся помещение в коридоре.

Дверь с глухим стуком захлопывается. Мы оказываемся в тесной, темной кладовке. Пахнет пылью, старой бумагой и лаком для дерева. Единственный луч света пробивается из-под двери, выхватывая в полумраке красивое лицо парня и полки, заставленные какими-то коробками.

– Что ты творишь? – вырывается у меня. Я отступаю, натыкаясь спиной на стеллаж.

Но закончить не успеваю. Он не говорит ни слова. Его руки находят мои плечи, прижимают меня к полкам, и его губы впиваются в мои – жадные, жаркие, почти яростные. В этом поцелуе нет вчерашней нежности или исследующей страсти. В нем – гнев, отчаяние и какая-то животная потребность убедиться, что я здесь, что я реальна.

И я… я не сопротивляюсь. Тело отвечает парню с той же дикой страстью, с которой Элай целует меня. Руки сами поднимаются, впиваются в его волосы, притягивая ближе. Весь ужас, все смятение, вся боль находят выход в этом поцелуе. Это битва, и мы оба в ней ранены. Его язык грубо вторгается в мой рот, а я отвечаю тем же, кусаю его губу, чувствуя солоноватый вкус крови. Это больно. И это единственное, что кажется настоящим в этом кошмаре.

Он отрывается, чтобы перевести дух, его лоб прижат к моему. Дыхание сбивчивое, горячее.

– Что с тобой? – выдыхает он, его голос хриплый, почти сиплый. – Ты вылетела оттуда, как ошпаренная. Что он тебе сказал?

Я не могу говорить. Не могу выдать тайну, которую только что узнала. Мне нужно сначала во всем убедиться самой. Я просто мотаю головой, чувствуя, как по щекам текут слезы, смешиваясь со вкусом его поцелуя.

Он видит слезы, и его лицо искажается. Гнев сменяется чем-то другим, более сложным. Он снова целует меня, но теперь по-другому – медленнее, глубже, с оттенком той самой боли, что разрывает меня изнутри. Его руки скользят с моих плеч на спину, прижимают меня к себе так крепко, будто пытаются защитить от всего мира.

Пальцы впиваются в мою кожу сквозь тонкую ткань блузки, и я стону ему в губы, отвечая на это прикосновение. Все мысли путаются, оставляя только ощущения. Жар его тела, проникающий сквозь одежду. Твердость его мышц под моими ладонями. Трепетные и жадные прикосновения губ.

Одной рукой он отодвигает коробку на полке рядом, освобождая немного пространства. Его бедро вжимается между моих ног, и я непроизвольно выгибаюсь навстречу этому давлению. В кладовке становится душно, воздух густеет от нашего учащенного дыхания.

– Ты сумасшедший… – шепчу я, когда мои руки сами расстегивают пуговицы его рубашки, стремясь снова ощутить его кожу.

– Ничуть, – возражает он глухим голосом, и его губы опускаются на мою шею, оставляя горячие следы.

Его рука скользит под мою юбку, и я вздрагиваю от прикосновения обжигающих пальцев к коже бедра. Каждая клеточка моего тела кричит о том, что это неправильно, что мы в нескольких шагах от кабинета деда, что завтра может не быть, но его прикосновения стирают все «но». В этой тесноте, в этом полумраке, нет места ни для кого, кроме нас.

Я тяну его за волосы, заставляя поднять голову, и снова целую, вкладывая в этот поцелуй всю свою ярость, страх и отчаянную надежду. Надежду на то, что этот миг может длиться вечно. Что мы можем остаться здесь, в этой пыльной кладовке, спрятавшись от всей той лжи, что ждет нас за дверью.

Он понимает меня без слов. Его движения становятся более настойчивыми, более властными. И я сдаюсь. Сдаюсь полностью, позволяя волне ощущений унести прочь все сомнения. Позволяю себе чувствовать только его – его руки на моем теле, его дыхание на своей коже, его сердцебиение в унисон с моим.

И в этот миг, в этой тесной комнате, наполненной запахом пыли