Разве что выражение искаженного судорогой лица безотчетно тревожило.

— Наверное, оступился где-то на самом верху, — предположил Миша, снизу вверх прикидывая расстояние полета. Поначалу он выглядел растерянным, озирался, словно ожидая увидеть кого-то еще, но потом взял себя в руки — и ее заодно, потому что для Сони этот труп был уже не первым и их количество ее изрядно выбило из колеи.

— Это Черных, — она все продолжала смотреть на тело, понимая, что надо бы отвернуться. Это лицо… Разве такие лица у тех, кто падает с лестницы?

Видимо, она сказала это вслух, потому что Миша несколько недоуменно, словно ему это в голову не приходило, пригляделся:

— Не знаю, я не специалист… Наверное. А что с ним не так?

Теперь они оба пригляделись уже с нездоровым интересом. В пятне желтого света от фонаря их было трое — все остальное тонуло в опустившейся темноте, а вдалеке и все ближе слышался вой сирен скорой. Птицы наконец вспомнили о своих обязанностях и нежно разворковались, намекая, что для такой теплой тихой ночи есть более интересные занятия, чем рассматривание остывающего трупа.

Ответ застрял в горле. Соня не решалась его произнести и тем самым сделать реальным. Пока все было в ее голове, можно было списать на разыгравшееся воображение. Что-то слишком много она в последнее время списывает на воображение…

В такой тишине их и нашли. Дальше — хуже. В бригаде уже обнаружились ее знакомые, так буднично («рассказывайте, Софья Алексевна, процедуру знаете!») общавшиеся с Соней, что Мишины брови неумолимо поползли вверх. Для всех, конечно, было шоком узнать в погибшем патологоанатома, но обыденность процедуры скоро взяла вверх, только водитель, цыкнув губой, недовольно проворчал, садясь за руль:

— А кто теперь вскрытие проведет? Эй, Федька!

— Из города кого-нибудь пришлют, — донеслось из кузова. — Да я и так вижу, что он с этой треклятой лестницы навернулся… Опа, Илюха на дежурстве.

Илюха действительно был на дежурстве и увидев их второй раз за день, совсем не обрадовался. А опознав тело, разразился трехэтажным матом, так что у водителя даже сигарета изо рта выпала. И даже очевидная причина смерти его не обрадовала.

— Случайно упал? — донеслось до них его скептичное фырканье. — А точно ли? Мой главный эксперт отдает богу душу как раз во время важного расследования, по-вашему, это случайность?

Его недовольство перекинулось на них. Их снова отвезли в полицию и около часа мурыжили в отдельной комнате — спасибо хоть не в камере. В остальном здании царила, несмотря на позднее время, суета. Когда она немного улеглась, к ним заглянул молоденький дежурный и пригласил в кабинет следователя. Причем у Сони возникло ощущение, что с гораздо большим удовольствием последний никогда бы их не видел. Почти с отвращением переводя взгляд с одного на другую, он, наконец, небрежно сунул им чистые листы.

— Пишите.

— Что писать? — то ли от шока, то ли по позднему времени — часы показывали начало одиннадцатого — Соня плохо соображала.

— Все, что видели, слышали, нюхали… В общем, как труп нашли, — сидевшему перед ней человеку явно приходилось не в первый раз перечислять эти пункты. — Был ли он мертв, когда именно вы его увидели, как увидели, каждый свой чертов шаг. Особенно хотелось бы знать какого хрена вас понесло по этой лестнице.

В общем, беседа вышла не слишком вежливой. Она устала, была напугана, выбита из колеи видом мертвого человека (а могла бы уже привыкнуть!), так что выйдя на улицу, даже не сразу сообразила куда идти. С них, словно с преступников, взяли подписку о невыезде и отправили восвояси с напутствием:

— Пока провожу вас как свидетелей, — размашисто расписываясь под показаниями, Илья угрюмо посмотрел на них. — Но дело квалифицирую как подозрительную смерть. Так что сидите по домам… И ни во что не вмешивайтесь. Вас, Софья Алексеевна, это особенно касается.

Прозвучало обидно.

Глава 11

Домой добрались ближе к середине ночи. Таксисты в Нижний город ехать отказывались и пришлось, плюнув на все, идти пешком. Ночной город был тихим и темным — даже фонари уже выключили, а на улицах не было ни души. Редкие окна светились теплым желтым светом. Они — и она и провожавший ее Миша — были без курток, когда выходили из дома, так что теперь синхронно стучали зубами. Ночи в Тальске всегда были холодными, каким бы жарким ни был день. Соня не могла вспомнить, чтобы вообще хоть что-то говорила — все происходило так естественно, словно они внезапно стали понимать друг друга без слов. Миша не спрашивал, нужен ли ей провожатый — он просто шел рядом. Не задавал вопросов, потому что у нее не было ответов. И она точно так же ни о чем не спрашивала, молча пропустив его в дом. Первыми словами, которые прозвучали с тех пор, как они вышли от Ильи, были:

— Ты ложись на диване, в зале. А я посплю на бабушкиной кровати.

— Уверена? — она так и не поняла, что имелось в виду. И слишком устала, чтобы уточнять.

Никаких переживаний о том, что спит на месте покойницы (пусть даже и родной бабушки), тоже не возникало — по крайней мере, ночью. Соня просто легла и выключилась, разом отрезая все случившееся от сознания. Наверное, какой-то защитный механизм сработал.

Ну и проспала, понятное дело — про будильник и не вспомнила. Поэтому следующим утром обсудить случившееся тоже не удалось.

Марина уже о новом трупе знала — сарафанное радио донесло.

— Сильно страшно было? — как ребенок, слушающий страшную сказку, она смотрела на Соню глазами, в которых можно было различить и предвкушение, и испуг.

Страшно? Вот страшно ей точно не было — тогда. Но чем больше Соня об этом думала, тем меньше верила (сомнения заразительны, не иначе!) в несчастный случай. Причем подозрения у нее были узконаправленные. Судя по словам Ильи Черных помогал ему в расследовании. Судя по подслушанному разговору — не столько помогал сколько направлял в нужную сторону. Вопрос только в том, дошел ли он до пресловутого «щенка» и стоит ли