– А что это с ним? – В настолько плачевном состоянии я не видел Грифона ни разу.

– Да уже успел где-то накидаться, – фыркнула Кара, – небось, надеется на халявную добавку.

С последних ступенек Грифон практически съехал на заду. Не поднимая головы и волоча ноги, он прошёл по неровной траектории мимо барной стойки. Похоже, он нас даже не заметил, хотя подошёл так близко, что я услышал его прерывистое, натужное дыхание. Остановился. Сделал ещё пару шагов, а потом вдруг упал: сначала на колени, а потом лицом в пол.

Всё пренебрежение мгновенно исчезло с лица Кары, она подскочила к Грифону, перевернула его на бок, заглянула в полуоткрытый глаз.

– Белки красные. Зрачки капец широкие. Сердце как драм-машина, но кожа холодная, – скороговоркой проговорила она.

– «Белочка»? – предположил я.

– Похоже.

– «Скорую»?

– Ему нельзя светиться, проблемы с полицией.

– А если умрёт?

Мы смотрели друг на друга: я, стоя как баран, сверху, и Кара, сидя на карачках, снизу.

– Ловец.

Она решительно сжала побледневшие губы.

– Что «Ловец»? – не понял я.

– Он даст подходящее лекарство.

– Ты серьёзно? Хочешь, чтобы твоего друга лечила мистическая-хтоническая-аномальная штука?

– От похмелья лечит, от простуды лечит, от депрессии лечит, так почему бы и от отравления палёной алкашкой не лечить? – Кара уже искала глазами, на чём бы поудобнее тащить Грифона в Ловец. Похоже, отношение к нему у неё такое же, как к младшим братьям: в повседневной жизни часто бесят, но, если что случится, она за них горой.

– Во-первых, потому, что я не пущу его в Ловец в таком состоянии. – Голос Рин был, как обычно, тих, но разнёсся по всему залу.

– Ты ч-чего? – опешила Кара. – Ему же очень хреново!

– Ему всегда хреново. Если очень, вызывайте «Скорую», как посоветовал умный Палочник.

На лице Рин всё ещё были красные пятна, полосы от ногтей и дорожки от слёз, но часть былой твёрдости вернулась. Она даже спину выпрямила, хотя и держалась за дверной косяк.

– Ловец не твоя собственность! – возмутилась Кара.

– И не ваша личная палочка-выручалочка, – непреклонно возразила Рин. – Ловец помогает всем, в «ПП» уже чуть ли не каждый пятый побывал. Он единственное, что держит на плаву этот паршивый городишко, не даёт сойти с ума. И сейчас он на грани. Ты хоть представляешь, какой дисбаланс вызвала болезнь Ундины?!

– Не слушай её, – бросила Кара, – она не в себе. Грифон в составе «Бессознательного» тут три года играет, «ПП» – его второй дом. Когда протрезвеет, сама же будет извиняться и волосы на голове рвать. Палочник, да не стой столбом, помоги его поднять!

Я сделал шаг к Каре и лежавшему без чувств Грифону. От падения на пол у него из носа тонкой струйкой сочилась кровь, смешиваясь с ниточкой слюны от безвольно приоткрытого рта.

– Нет, вы будете меня слушать, оба! – Птица скорби превратилась в яростную гарпию, такой она не была даже при драке Слэма с Куртом и исчезновении тела Тарантеллы. – И я запрещаю вам тащить в петли тушу этого сраного алкаша!

– Сраного… алкаша? – медленно переспросила Кара. Её лицо побледнело от злости, ноздри расширились, я подумал, что она сейчас подскочит к Рин и съездит ей по лицу. – А напомни, что за сраная алкашка валялась на этом самом месте восемь лет назад, заблевала весь пол, чуть не подохла от холода и подралась с женщиной и котёнком? Кто это был, Рин? Что, если бы Уна решила, что ты просто бездомная забулдыга, вызвала полицию или просто сбежала? Тебя белое пальто не слепит?!

Сирин отвернулась и прежде, чем скрыться в полумраке комнаты, бросила через плечо:

– Да гори оно синим пламенем. Делайте что хотите.

– В петли. Да поглубже! – скомандовала Кара, приподнимая Грифона за руки. Ей это явно далось с трудом.

– Ты точно уверена, что «Скорая»…

– Точно.

– Ладно. Но если лекарство Ловца не поможет сразу, то давай всё-таки в больницу?

– Давай, но оно поможет. Бери его уже!

– Хорошо. Только поменяемся. Ноги полегче.

Мы поменялись, занесли Грифона в туалет, а потом дальше, дальше. Как будто назло, Ловец подсовывал лестницы, узкие захламлённые проходы, крутые повороты. И везде верёвки, тесёмки, проволока, провода… Кажется, с них свисало что-то липкое и зловещее, но мне было не до того, чтобы вглядываться в побрякушки.

Прошли комнату под названием «Душевая», где из кранов и душей выходили толстые пучки нитей и волос и уходили в сливы. Дверь с надписью «Ритуальные услуги», из-за которой несло ладаном и формалином. Нашли более-менее приличную комнатушку с комодом, раскладушкой, колченогим столиком и табуреткой.

– Давай, клади его сюда! – Кара кивнула на раскладушку, над которой Ловец образовал что-то вроде полога.

– Ещё не поздно отвезти его в больницу, – в который раз повторил я, но выполнил её указание.

Я опустил на сплющенную подушку голову Грифона, Кара – его ноги.

– Так, теперь надо под ноги подложить валик одеяла, чтобы кровь к голове прилила. Или наоборот… Да чёрт его знает.

Я попытался прощупать пульс Грифона, но то ли щупальщик из меня не очень, то ли он действительно был неестественно быстрый, но при этом почти не ощутимый. Дыхание тоже было частым и поверхностным. При этом бледный влажный лоб казался холодным, как могильная плита.

– Ловец, ну Паутиныч, ну пожалуйста! Что тебе стоит? – бормотала Кара, как безумная, встав на трёхногую табуретку и шаря в густых податливых переплетениях. – Палочник, найди воды, а я пока ещё попрошу.

– Хорошо, – сказал я, бросив взгляд на Грифона, у которого начали мелко подёргиваться руки и ноги.

К счастью, раковина оказалась недалеко. Правда, ржавая, с заплесневелой губкой на уголке, но выбирать не приходилось. Пластиковый стаканчик оказался вплетённым в Ловец на стене неподалёку. Совпадение или добрый знак? Рыжеватая вода цедилась мучительно тонкой струйкой. Я решил набрать хотя бы полстакана. Всё это время приходилось слушать скрип рассохшейся табуретки и Карины причитания, от которых волосы на затылке вставали дыбом.

– …Непознаваемый Ловец, невероятный Ловец, прошу, вылечи Грифончика, ведь он так давно с тобой, он столько тебе дал. Да, много плохого, но хорошего-то больше, он бы душу растворил в тебе, если бы мы не отговорили, ты только вылечи его один разок, мы принесём столько чистой, сладкой любви, что на год вперёд объешься. Я, и Серый, и Верба и музыку принесём, и радость…

Послышался треск дерева и тут же – грохот. Я развернулся, чуть не пролив с таким трудом полученную воду. Кара сидела на полу, с растерянным видом держа в руках кусок Ловца, похожий на плесень в макросъёмке. По её щекам скатывались слёзы.