— За что хоть? — ответа на первый вопрос она так и не получила и на второй не сильно надеялась, но хоть что-то ведь он должен объяснить! — Это у твоих знакомых хобби такое — детей беззащитных избивать?

— Я не беззащитный! — тут же вскинулся Мотя. Зазвенели многочисленные цепи, которыми он по-прежнему был увешан, как новогодняя елка. И обиженно: — И не ребенок…

На этом ответы закончились. Она посмотрела на угрюмо нахохлившегося Мотю и встала, потянувшись к лежавшему на подоконнике сотовому:

— Вот что, я звоню в полицию, пусть они сами разбираются. Я тоже, между прочим, пострадала, так что имею право заявление написать…

— Полицию⁈ — эта идея вызвала у мальчишки такое удивление, будто Соня собралась президенту позвонить. Даже рот приоткрылся: — Вы серьезно? Да они…

— Она ничего не знает, — тихо вклинился Борис. Он отложил рубашку и теперь смотрел на Мотю с каким-то значением, отмытые стекла очков солидно блестели. — Понял? Про нас.

Матвей осекся. Бросил на нее виновато-удивленный взгляд, потом снова на Бориса.

— Про вас — это кого? — зверея, тихо уточнила Соня. — Слушайте, мне до икоты надоели эти тайны мадридского двора! Это ведь та же свора тебя в прошлый раз избила на улице? — она ткнула пальцем в Бориса. — А теперь пришли к тебе, — тычок в сторону Матвея. — И вы мне хотите сказать, что это нормально? Что у вас тут, бандитская группировка? Мы снова в девяностых? И… И вы видели, ЧТО случилось с тем блондином? Он же едва не НАИЗНАНКУ вывернулся! — под конец она уже начала кричать и очень посочувствовала родителям подростков. Ну вот как тут быть спокойной? Впрочем, по крайней мере она это сказала, потому что образ корчащегося блондина жег ее мозг от самого бара. И только проговорив это вслух, Соня догадалась: — Это наркотики? Вас посадили на иглу, вы что-то принимаете?

— Я⁈ — искренне оскорбился Борис. — Я медик! Будущий…

— Тоже мне, медик, — фыркнул со своего конца стола Матвей. — Вы с отцом решили конвейер устроить — все вкусное — ему?

— Ах ты паршивая собака! — подскочил на месте Борис.

— А ну! — гаркнула Соня, вклиниваясь между вскочившими, как бойцовские петухи, парнями. — Сели, оба! Сели, я сказала! Никаких драк в моем доме! Мы сейчас в одной лодке, забыли?

— Я вообще-то за вами шел, — Борис обиженно запыхтел. — Чтобы не тронули…

— Никто ее и не тронул бы, — огрызнулся Матвей. — Сам знаешь.

— Вы про Нину Георгиевну тоже так говорили, — обиженно вякнул «медик».

— Что, прости? — опешила Соня.

На кухне воцарилось молчание. Чтоб вас всех.

— Вы ведь что-то знаете про мою бабушку, — она посмотрела сначала на Бориса, затем на Матвея. — Да что я, ВСЕ что-то про нее знают! И молчат. Почему? В каждом разговоре всплывает ее имя, это ведь что-то значит?

Борис (видимо, как самый жалостливый) открыл было рот, но тут темноту за окном прорезал луч света от фар, одновременно раздался шум мощного двигателя и почти сразу — стук в ворота. Аккуратный, но настойчивый.

— Папа, — со смешанным чувством облегчения и досады сказал Борис, поднимаясь. Штаны он так зашить и не успел и теперь наскоро сметывал порванные края, откусывая нитку зубами. — Вы не пшотив — я пойду?

Можно подумать она стала бы держать мальчишку против воли.

Выходить, впрочем, тоже не подумала — наблюдала из окна, погасив свет. Видно было немного, во двор Мирча Владович не заходил.

— Вы бы поосторожней с ними, — Матвей явно расслабился с уходом недруга и залпом допил остывший чай, в который вбухал столько сахара, что проще было добавить пять капель кипятка в сахарницу. — И в дом зря пригласили.

— Тебя ведь тоже пригласила, — у Сони не было настроения слушать очередные предупреждения, и без того буквально каждый стремился о ней «позаботиться». Кроме того, она вспомнила, что оставила в баре Саида и теперь судорожно набирала сообщение, в котором было очень много извинений.

— Я-то нормальный, — набычился Мотя.

Соня одарила его долгим изучающим взглядом, под который попали и зеленые волосы, и цепи, и браслет с шипами, и армейские берцы, которые могли бы пережить ядерную войну. Под ее взглядом парень покраснел и начал их расшнуровывать:

— Простите… Я вытру…

— Что значит — нормальный? — она только рукой махнула. — Знаешь, мне совсем ваша вражда не понятна. С чего вдруг? Борис — хороший парень. Вы вроде в разных компаниях вращаетесь, где успели повздорить?

— В разных, ага, — непонятно хмыкнул Мотя и с берцами наперевес вышел в сени, откуда вернулся уже с веником и совком, принявшись хозяйственно сметать в кучку комки земли и ошметки травы. — Вы отца его видели?

— Встречались, — мрачно признала она.

— Вот! — ничуть не удивившись такой реакции, парень закончил с уборкой и встал перед Соней. — И этот такой же… упыреныш.

— Да с чего ты взял? — взбеленилась Соня, но внутренне признала, что к Мирче Владовичу кличка «Упырь» подходит как нельзя лучше. — Дети за родителей не отвечают. А твои дружки его регулярно дубасят — подозреваю, с теми же аргументами. Теперь и вовсе прохода не дадут — думаешь, он об этом не знал, когда за мной шел?

— Сейчас папаше пожалуется — тот все быстро уладит, — с тайной надеждой заметил Мотя, выглядывая в окно. — Как думаете, если они до сих пор не явились, наверное, уже и не придут?

— Расскажет он, как же, — проворчала Соня, сдаваясь и выходя следом за парнем к дверям. Тот, усевшись прямо на пол, натягивал ботинки. — Он и про травлю-то ничего не сказал. И мне запретил. Я думаю, что ты даже не понимаешь, насколько вы похожи.

— Ну вы это, следите, что болтаете, — возмутился Мотя, поднимаясь. Он оказался выше ее на голову, но выглядел при этом не слишком уверенно — похоже, ее слова все-таки достигли цели. — Я — нормальный. А он…

— Почему те люди хотели тебя избить? — перебила она. — Если это не наркотики, тогда что?