— Ворюга! Курицу мою спер! Я тебе, сволочь, очко на задницу натяну! — рычал рыжий, не прекращая избиения.

— Не я! П… дишь! — хрипел снизу черноволосый, пытаясь защититься. Вокруг столпились другие жители, кто с осуждением, кто с любопытством, но никто не решался разнять дерущихся.

— В чем дело? Немедленно прекратить! — мой голос, привыкший командовать, прозвучал резко и властно.

Рыжий замер с занесенным кулаком, обернулся и, увидев меня, сполз с противника. Оба встали, отряхивая грязные штаны, тяжело дыша и исподлобья поглядывая друг на друга.

— Ваша светлость, — начал рыжий, снимая картуз и мну его в руках. — Он, Гришка этот, мою курицу, пеструшку, самую яйценосную, стырил! Утром была, а теперь нет! А у него, поглядите, перья на пороге!

Он ткнул пальцем в сторону покосившейся избы черноволосого Гришки. Действительно, у входа валялось несколько пестрых перышек.

— Это они сами налипли! — взвыл Гришка. — Я не брал! Он на меня, как собака, кидается!

— А я тебе говорю, брал! — рыжий снова сделал выпад, но я встал между ними.

— Тише! — рявкнул я. В воздухе повисла напряженная тишина. Я чувствовал на себе взгляд Анны, которая наблюдала за этой сценой с интересом и некоторой долей брезгливости. Для неё, аристократки, такая приземленная склока была, наверное, диковинкой. И вместе с тем я высматривал Петра, нашего молодого управленца, которого почему-то нигде не было видно. Ну, с ним потом разберусь, где его черти носили в столь важный час.

— Хорошо, — сказал я, стараясь говорить спокойно. — Ты, как тебя?..

— Степан, ваша светлость.

— Степан. Ты обвиняешь Григория в краже. Улик — перья. Григорий, ты отрицаешь. Так?

— Так точно! — хором буркнули оба.

— Курица, говоришь, пестрая? — уточнил я у Степана.

— Самая что ни на есть пестрая! Белая в крапинку!

Я подошел к избе Гришки, поднял одно перо. Осмотрел. Потом прошелся взглядом по двору. Возле старого пня стояла деревянная миска с каким-то зерном или отрубями.

— Григорий, а это что у тебя тут для кур припасено? — спросил я небрежно.

Гришка напрягся.

— Это… это я голубей подкармливаю.

— Голубей? — я подошел к миске. Среди зерна отчетливо виднелись те самые пестрые перышки. — А голуби у тебя, я смотрю, пестрые, куриные.

Гришка побледнел и опустил голову. Степан торжествующе фыркнул.

— Ну что, ворюга, признаешься теперь?

— Да я… да она сама ко мне приблудилась! — залепетал Гришка, но вина была написана на его лице крупными буквами.

Конфликт был пустяковый, но в нем крылась серьезная проблема. Голод, страх, напряжение — все это разъедало людей изнутри, превращая соседей в подозрительных врагов. Если я сейчас решу это дело неправильно, обида укоренится и даст горькие всходы.

— Григорий, — сказал я строго. — Воровство в осажденной крепости — это не просто проступок. Это удар по всем нам. Ты украл не у Степана, ты украл у общины. Понятно?

— Понятно, ваша светлость, — пробормотал он, глядя в землю.

— Хорошо. Вот мое решение. Григорий, ты отдаешь Степану двух своих кур. Одну — за украденную, вторую — в штраф.

— Двух⁈ — взвыл Гришка.

— Молчать! — отрезал я. — А потом, в течение недели, ты будешь работать на укреплении стен наравне со всеми, но без зачета в твою трудовую повинность. В назидание. Понял?

Гришка беспомощно кивнул. Степан довольно хмыкнул.

— А тебе, Степан, — я повернулся к нему, — советую впредь лучше следить за своим хозяйством. И за языком. Драка — не метод решения споров. За буйство — дополнительная смена на заготовке дров. Чтобы энергию лишнюю сжигал.

Рыжий сразу скис и тоже промямлил:

— Понял, ваша светлость.

— Разойтись! — скомандовал я. Толпа начала расходиться, обсуждение переходя в гулкий шепот.

Я вздохнул и подошел к Анне, которая стояла в стороне, наблюдая за разбором с легкой улыбкой.

— Ну вот, — развел я руками. — Приветствуйте в мире мэра. Никакой романтики, одни курицы и навоз.

— Напротив, — возразила Анна, и в ее глазах плескалась не насмешка, а понимание. — Это и есть настоящая романтика. Вы не монстров рубите, а жизнь строите. И поддерживаете в ней порядок. Пусть даже с помощью штрафных кур. Это… достойно уважения.

Ее слова прозвучали на удивление искренне. Я почувствовал, как нелепая досада от этой ссоры понемногу отступает.

— Спасибо, — сказал я просто. — Но баню, пожалуйста, постройте все-таки мраморную. После такого дня она мне понадобится.

— Обязательно, — улыбнулась она. — Но сначала, кажется, нам все же стоит поесть. А то ваш следующий судебный процесс может пострадать от недостатка сахара в крови.

Мы уже подходили к моей резиденции, когда я наконец заметил Петра. Он сидел на завалинке рядом с крыльцом, склонившись над каким-то свитком, и так увлекся, что не заметил нашего приближения. На лице его было выражение глубокой сосредоточенности.

— Пётр! — позвал я, и он вздрогнул, поспешно сворачивая бумаги.

— Ваша светлость! Простите, я… загляделся на чертежи.

«Чертежи» — слово из другой жизни, прозвучавшее здесь, как колокольный звон, заставило мое сердце екнуть. Я обменялся быстрым взглядом с Анной и подошел ближе.

— Какие чертежи? Покажи.

Пётр немного смутился, но протянул мне свернутый в трубку пергамент.

— Это… я набросал кое-какие идеи, — пробормотал он, пока я разворачивал свиток. — Но признаю, ваша светлость, в моих воспоминаниях много пробелов. Принцип ясен, но детали…

То, что я увидел, было похоже на инженерный бред горячки. Контуры зданий угадывались, но система каналов и труб была прочерчена с ужасающими неточностями. Толщина стенок котла явно не выдержала бы давления, схема циркуляции была бы неэффективной и опасной, а соединения… я мысленно видел, как эти стыки расходятся под напором горячей воды, затопляя все кипятком.

Я не смог сдержать легкую усмешку.

— Минуту, — сказал я, и моя рука сама потянулась к карандашу, валявшемуся рядом на лавке. Я прислонил свиток к стене и начал водить грифелем по пергаменту, почти не задумываясь. Я утолщал линии котла, менял конфигурацию труб, вписывал в схему расширительный бак в самой высокой точке системы, о котором Пётр явно забыл. Я набросал эскиз простейшего предохранительного клапана и перечертил лабиринт теплообменника, увеличивая площадь соприкосновения с пламенем.

— Смотри, — мои пальцы двигались быстро и уверенно. — Твоя схема циркуляции здесь основана на надежде, а не на физике. Нужен четкий уклон, иначе вода встанет. А давление… без этого бака котел разорвет. И соединения — только фланцевые, с прокладками, никаких вмуровываний в стены.

Я отступил на шаг, давая им взглянуть. Пётр смотрел на исправленный чертеж с открытым ртом, в его глазах читался не столько стыд, сколько откровенное изумление и жадный интерес.

— Так… так гораздо лучше, — прошептал он. —