Не слушая возражений, бабушка перехватила у неё чемодан и сама потащила его к внедорожнику, припаркованному прямо за оградой вокзала. Спускаясь с платформы, Алька оглянулась, невольно выискивая взглядом своего попутчика – как его звали, Айти? – и его приметную красную толстовку. Но никого похожего не было. То ли он уже ушёл, то ли соврал, когда сказал, что выходит в Краснолесье…

– Алоцветик, идёшь?

– Баб Ясь, сейчас!

Дом – родовое гнездо – стоял на отшибе от города. Когда-то, по легенде, это и вовсе была избушка в чащобе, но с тех пор Краснолесье разрослось, а чащобу в трёх местах рассекла железная дорога. Ещё южнее, у холмов, раньше была каменоломня, откуда в столицу возили белый камень с синими прожилками для отделки дворцов, но месторождение быстро истощилось. Теперь об этом напоминали только заросшие осинником карьеры, больше похожие на огромные овраги… Ехать пришлось долго. Алька подумала даже, что Краснолесье намного больше, чем ей запомнилось, и это уж точно не деревня. Когда внедорожник обогнул текстильную фабрику и съехал на едва-едва освещённую просёлочную дорогу, по обеим сторонам которой росли клёны, внутри что-то ёкнуло. Словно Алька вернулась вдруг в раннее детство, на каникулы, и мир был огромным, и в осиннике жил леший, на болоте – кикимора, а овёс на поле по ночам приминали коньки-скакунки.

И мама с папой ещё не развелись.

Это потом выяснилось, что лешего не видели уже лет сто, кикимору – тётю Тину из кондитерской – бояться не надо, а самые страшные чудовища могут быть милыми, хорошо воспитанными, носить штаны карго и иметь диплом об окончании Инженерного университета с отличием.

…а вот дом, в отличие от баб Яси, немного изменился. Совершенно точно подрос – справа прибавилась пристройка, судя по подъездной аллее, гараж. И крыша вроде бы стала другого цвета, хотя рассмотреть её в свете фар толком не получалось.

Зато васильки – геральдические цветы, как шутила бабушка иногда – по-прежнему росли повсюду. У ограды, по бокам от тропинки, вокруг террасы… В окне кухни горел свет. И в гостиной тоже, вернее, в той комнате с книгами, где обычно накрывали стол для гостей; похоже, что тётя Ника не только пришла на ужин, но и помогала с готовкой.

Вдруг ужасно захотелось есть; вспомнилось, что с утра не удалось перехватить ничего, кроме одного бутерброда и половинки шоколадки.

– Баб Ясь, – неожиданно для самой себя позвала вдруг Алька. – Со мной парень ехал, сказал, что тоже до Краснолесья. Высокий, светлые волосы, глаза светло-карие… Ты не знаешь, чей это?

Бабушка, к её чести, не завопила радостно: «Ты наконец парнями интересуешься?!»

Нет, просто глянула на Альку в упор, едва не въехав в гараж, и только чудом нажала на тормоз вовремя.

– Тасин внук, может, – с деланым равнодушием ответила она, заглушая мотор. – Не знаю, светленьких у нас мало, а чтоб высоких… Или к Чибисам кто-то заселился, они полдома сдают по комнатам. Город маленький, если и впрямь парень сюда ехал, то встретитесь ещё.

На звук двигателя из дома выскочил косматый бугай с замашками медведя, в котором Алька с трудом опознала собственного кузена. Велемир за два года вытянулся, раздался в плечах, отрастил гриву волос и даже некое подобие бороды, вернее, бородёнки. Даже не верилось, что ему всего восемнадцать. Называть его Велькой, как раньше, было неловко… да он и сам смущался ужасно, хотя очень старался быть полезным, вежливым и без проблем закинул Алькин чемодан на второй этаж. Вернее, втащил по лестнице.

А мог бы, судя по комплекции, закинуть буквально, через окно.

Тётя Вереника, наоборот, выглядела похудевшей, измученной; бабушка ещё в машине предупредила, что она распереживалась из-за того, что сын не поступил в медицинский, как хотел, и расстроилась больше его самого.

– А что ему сделается, здоровому лбу? Ну, посидит дома, поучится, на следующий год поступит, – пожала она плечами. – С мужа бы брала пример и не беспокоилась ни о чём.

Вереникин муж – дядя Чернек – настолько ни о чём не беспокоился, что даже не вышел встречать Альку, только махнул рукой с дивана, где он до этого дремал. Впрочем, ему было простительно: он работал на фабрике посменно, дежурил там где-то в ремонтном отделе, и иногда смены выдавались такими, что подремать за сутки удавалось не больше пары часов.

Да Алька и сама устала с дороги.

Бабушка действительно её ждала. Испекла пирог с черникой, закоптила утку с можжевельником, сделала целый горшок каши, томлённой с грибами. Даже достала домашнее рябиновое вино по секретному рецепту, которое берегла обычно как зеницу ока. Алька из любопытства попробовала, хотя алкоголь ей не нравился; было душисто и горько… Глаза слипались, а после утки с кашей стали слипаться ещё сильнее. Вскоре она поняла, что уже путает рослого и косматого Вельку с его же собственным отцом, таким же косматым и чернявым, а ещё пропускает мимо ушей вопросы от тёти Вереники – и честно призналась, что хочет спать.

– Устала с дороги, немудрено, встать в пять утра-то, – сочувственно цокнула языком баб Яся. – Ступай спать.

Алька вяло кивнула и поднялась из-за стола. Уже из коридора услышала, как бабушка спрашивает:

– Так, зайцы, кто мне поможет посуду перемыть?

– Посудомоечная машинка? – донёсся усталый голос тёти Вереники.

– Так бокалы туда нельзя.

– Бокалы я могу помыть, я в школе лучше всех мыл пробирки, – радостно пробасил Велька и, судя по звуку, что-то уронил. – Ой!

– Вот те и «ой»!

– Ну, ну…

Чувствуя лёгкое головокружение, Алька прислонилась лбом к стене. Дерево было тёплым, словно живым. С запозданием накатывало понимание, как сильно она соскучилась по всему этому – по дому, по семейным разговорам за ужином… по чувству не-одиночества, со-причастности.

Столичная жизнь в квартире на Липовой улице, раньше маленькой, а теперь, после маминой смерти, огромной, походила на сон. О том, что она была реальна, напоминал теперь только ноутбук – и рабочее задание из редакции в нём.

«Но я подумаю об этом завтра», – решила она.

Ванная комната оказалась тоже точно такой же, как и раньше. Ничуть не подходящей для «избушки в лесу». С громадной чёрной ванной, больше напоминающей бассейн, стиралкой в углу, шкафом для чистого белья и окошком под самым потолком – для лучшей вентиляции летом. Сейчас оно было открыто, но затянуто сеткой, от комаров, а на стене висели в ряд пучки сухих трав – не то обереги, не то что-то для приятного запаха.

Обычно в народном ведовстве это было тесно связано.

Раздеваясь, Алька заметила, как из кармана выпал сухой лист. Машинально