Ведьма осталась стоять у входа, любуясь барельефами на бетонных каморках, бросая изредка взгляды на супруга и дочь, которая пока еще не осмелилась войти внутрь склепа бабушки и дедушки.

– Не бойся, все будет хорошо. В склепах нет саркофагов с телами, здесь покоится их прах, – успокаивая дочь, сказал Эгон, указывая рукой на дверь.

– Почему вампиров сжигают после смерти? Ваммагов ждет то же самое?

Мужчина не стал акцентировать внимание на том, что вопрос Зоэ-Моник звучал, скорее, как «это ожидает и меня?». Вся ее жизнь впереди, ни к чему задаваться вопросами о смерти на полном серьезе, разве что в целях просвещения.

– Вампиров сжигают для упокоения их души и тела навечно, чтобы темная магия не смогла вернуть их к жизни. Несмотря на то что вампиры отчасти уже мертвы, черная магия заставляет нас пробуждаться, но, восстав, прежним уже не быть. Не беспокойся об этом, ваммага кремировать вовсе не обязательно, вы гораздо ближе к людям, чем считаете. Кстати, твой друг Эрве – человек?

Моник Гобей кивнула в ответ, не совсем понимая, к чему клонит отец, в то время как ее рука потянула за металлическое кольцо двери. Со скрипом, но та поддалась, являя укромный уголок, в стенных нишах которого находились простые серые урны. На бетонном полу валялись сухие листья и грязь, вероятно, склеп давно никто не посещал, некому было почтить и память почивших. Моник прошла в глубь часовни, нагибаясь, чтобы не удариться головой о низкий потолок, и замерла около выдолбленных в стене под урнами имен. Моник Гобей. Жереми Гобей. И Николь Гобей. Проведя кончиками пальцев по шершавой поверхности камня, девушка спросила:

– Кто такая Николь?

Вампир закрыл глаза и втянул носом воздух, выступившая морщина между бровями перерезала лоб. Он никогда не забывал о ней, ни минуты с момента ее смерти, но напоминание все равно стрелой пронзило сердце вампира.

– Когда-то у меня была сестра. Твоя тетя.

– Она не оставила потомков? Возможно, мы могли бы связаться с ними.

Девушка повернула голову в сторону приоткрытой входной двери, радуясь, что в склепе окна достаточно большие, чтобы впустить свет. Моник знала, что причиняет боль своими вопросами, чувствовала это не только по голосу отца, но и интуитивно, однако не могла не задать их.

– Нет. У меня ничего от нее не осталось. Она умерла слишком юной.

– Почему ты спросил про Эрве? – прозвучал глухо голос дочери, Эгон понял, что девушка пытается перевести тему, и был ей благодарен. Откашлявшись, вампир ответил:

– На миг мне почудилась вокруг него странная энергетика. Как будто у него все же есть сила. Может, он увлекается магией?

– Не знаю, пап, но спрошу, – задумчиво протянула Зоэ-Моник Гобей, разворачиваясь к выходу, как вдруг вздрогнула, вскрикнув и ударившись головой. Дверь тут же отворилась, обеспокоенный взгляд Эгона рыскал в поисках причины испуга дочери. Элайн, заметив перемену настроения, поспешила к ним. Вампир проследил взглядом за тем, куда смотрела Моник; на внутренней стороне двери были изображены три женщины в струящихся черных одеяниях, их лица тоже скрывались под тканью. Под ними была прикреплена чаша для огарков свечей после молитв.

– Это наши богини – Мари Невинная, Мари Изящная и Мари Очаровательная. В их силу, как в начало женского естества, верят Такка.

Элайн Мелтон-Гобей безмолвно кивнула словам мужа, подтверждая уже известный ей факт, вспоминая свое изумление, пока Эгон подарил ей свой платок после ранения на тренировке, когда она еще училась управлять кровавой магией, а хозяин теней вызвался помочь ей в этом. Тогда же она узнала, что в клане Такка иные устои, противоположные тем, к чему привыкла она.

Разум Моник током прошиб намек на осознание, догадка, как густой аромат меда, липнувший к кончику языка. Три богини без лиц. Три старухи, что встретились ей на пути к дому в Локронане. Три черных силуэта в зарослях кукурузы. Неужели это были сами богини, явившие свой лик, чтобы что-то сообщить одной из тех, в чьей крови текла приверженность трем Мари? Но что именно им было нужно от девушки? Почему она?

– Твоя бабушка была истинным воплощением богинь. Сильная и гордая, она могла свернуть горы одной лишь волей. Когда они отняли у нашей семьи маму и Николь, это стало самой большой потерей.

– Они? – рассматривая богинь, спросила Зоэ-Моник Гобей. Мужчина пожал плечами, напуская безразличие, он рассказывал эту историю Элайн, и она сполна забрала его боль, чтобы сейчас вампир мог спокойно повторить рассказ.

– Другие вампиры. Наш свободный клан предали те, кого мы считали друзьями.

Взгляд Эгона Гобея вернулся к урнам родителей, он вдруг ухмыльнулся, чем немало удивил дочь и супругу.

– Совсем забыл. Я ведь хотел рассказать тебе кое-что. О причинах, объясняющих твою необъятную любовь к музыке. Когда-то очень-очень давно произошла межклановая война, страшная, всепоглощающая. Вампиры тогда совсем не умели ладить друг с другом, борясь с ближними за мнимую власть, прежде чем поняли, что можно просто разделить территории или кочевать, оставаясь свободными. Всех подробностей я не знаю, но твоя бабушка чудом унесла ноги из гущи битвы благодаря случаю. В нее попала стрела, летевшая со скоростью ветра, сносящего с ног, упав в воду, течение унесло Моник Гобей к водопаду, правда, ввязываясь в войну, она не знала, что носит ребенка…

* * *

Ледяная вода несла тело женщины, мерно покачивая, убаюкивая. Осиновая стрела, пронзившая ее тело насквозь, торчала из груди, блестящим от крови кончиком заигрывая с холодной молочно-белой луной. Тяжелое дыхание представительницы клана Такка вырывалось через стиснутые зубы, от боли было трудно даже думать. Веки каждую секунду грозились закрыться навсегда, но собрав крупицы сил, Моник Гобей держала их открытыми. Грохот водопада, сбросившего тело женщины с высоты, сливался с шумом в голове. Пенные воды оттолкнули от себя ненужное тело вампира, пришвартовав его в застоялой воде у кромки берега.

Похоже, сознание помутилось, агония безумия от боли охватила не только тело, но и разум женщины, ведь невозможно, чтобы в столь глухом, забытом богами месте могла так прекрасно звучать скрипка. Пронзительная, плачущая мелодия становилась все громче, перемежаясь с шелестом ветвей, воем ветра и плеском воды. Едва удерживая тяжелые веки, Моник Гобей пыталась увидеть того, кто