Впереди показались высокие живые изгороди, какие обычно растут на границах крупных и относительно уединенных заведений, а затем непритязательные ворота, и Элис спешилась. Вокруг царила тишина. Даже птицы не пели. Она толкнула ворота, и те распахнулись вовнутрь. Она потянула кобылу за повод, но ранее покорное животное вдруг встало, как вкопанное. Пришлось привязать и лишь затем последовать дальше по серо-белой дорожке.

Та вела через густой и темный лес к обширному лугу, на котором островком посреди пруда выделялось одноэтажное здание. Она направилась туда, чувствуя бешеный стук сердца в груди. Здание было серым, бетонным, в том стиле, который ненадолго вошел в моду в самом начале века; к настоящему моменту оно покрылось пятнами от непогоды. Распашные двери с латунными ручками беззвучно поддались нажиму ее руки и открыли безликий интерьер, широкий, блестящий стол, за которым не было ни души. И правда, какой безрассудный чудак заявится в такое место?

На полированном полу подошвы ее туфель тихонько скрипели. «Мой сын умирает». Мысль, в которой таилось больше истины, потрясения и ужаса, чем во всем, что Элис довелось испытать, полностью завладела ее разумом. А потом она осознала, что позади кто-то стоит в дверях. Одетый в монашескую рясу с капюшоном. Немыслимо. И все же…

– Это действительно ты, Сайлус?

Длинные кисти цвета выбеленной слоновой кости; пальцы – остов веера.

«Я мог бы задать тот же вопрос. Неужели время забыло о тебе, Элис?»

Она покачала головой, затем заставила себя на шаг приблизиться к бывшему любовнику.

– Мой сын умирает.

– Люди редко приезжают в Айнфель по счастливым поводам… – Его голос, хотя и по-прежнему узнаваемый, стал невнятным и шепелявым. Взмахом руки указав на коридор, он молча повернулся, и Элис последовала за ним, гадая, как много он помнил, чувствовал, знал. В коридоре были пронумерованные двери, а на стенах – все тот же зеленый луг в разных ракурсах, словно бесконечная череда версий одной и той же картины. Кто бы ни создал это место, он наверняка любил обыденность. Затем они оказались в безликом кабинете, и Сайлус, усевшись за пустым столом, новым взмахом странных преображенных рук, которые когда-то ласкали ее, велел гостье занять кресло с противоположной стороны. За спиной у подменыша было еще одно окно, из которого открывался вид на лужайку и лес, простиравшийся будто во всех направлениях. Из-за того, как падал свет, Элис видела под капюшоном лишь тень.

– Я могу по-прежнему называть тебя Сайлус?

– Можете называть меня как хотите, вельграндмистрис.

– Ты знаешь, что я вельграндмистрис?

– Разве не в этом был смысл твоей жизни – стать той, кто ты есть? И чтобы не пришлось объяснять, как ты этого добилась?

В тени под капюшоном проступили смутные очертания. Но лицо едва ли принадлежало Сайлусу. Да и человеческим в полном смысле слова не было.

– Я живу в доме неподалеку отсюда. Мой сын так долго болел, что я уже и забыла, когда он был здоров. Но я долго искала способ его исцелить, и мне действительно показалось, что Инверкомб может что-то изменить. Там есть метеоворот… я приказала… – Ее взгляд оторвался от бледных очертаний под капюшоном, и щеки защипало от чего-то холодного. Элис Мейнелл поняла, что плачет.

«Боишься, что твой сын умрет?»

Почувствовав вкус соли, она кивнула.

– Как ты, наверное, догадываешься, Элис, ты не первая, кто посещает Айнфель в горе. Или в ожидании чудес.

– Речь не о чуде. Мне просто нужно вернуть ему то, что…

«Положено?»

«Нет. – Она покачала головой. – Я могла бы отпустить Ральфа, Сайлус. Я могла бы позволить ему летать, падать или быть кем угодно. Если бы только…»

Сайлус усмехнулся, хотя это был невероятно печальный и чуждый звук – шелест ветвей в зимнем лесу. Руки потянулись к капюшону, откинули его, и Элис пришлось посмотреть ему в глаза, оказавшиеся того же цвета, что и сегодняшнее небо, но сохранившие в себе что-то человеческое. Это ужаснуло ее сильнее всего прочего, даже сильнее лица, похожего на деформированный череп.

– Элис, неужели в целом мире не нашлось того, к кому ты могла бы обратиться за помощью?

– Ты всегда был хорошим человеком, Сайлус.

И снова этот зимний смешок.

«Окажись я хорошим человеком, Элис, меня бы сейчас здесь не было. У меня была жена, жизнь, дети. У меня была карьера. Я даже верил, да поможет мне Старейшина, что смогу быть с тобой и сохранить их любовь ко мне…»

– Вряд ли ты оказался первым мужчиной, который…

«Но я любил тебя, Элис. Думаю, в этом и заключается моя настоящая ошибка».

Элис подумала, что он, вероятно, прав. В те первые трудные месяцы в Лондоне ей требовался богатый и влиятельный любовник; кто-то, кого придется бросить, но, так или иначе, он должен был стать важной вехой на блистательном пути к обретению того статуса, которому она не видела альтернатив. Грандмастер Сайлус Беллингсон из Гильдии электриков – красивый мужчина, который гордился тем, что был верен своей жене и семье, и при этом очаровывал всех дам, – оказался идеальным кандидатом. И легкой добычей. Конечно, через несколько месяцев, когда Элис достаточно освоилась в Лондоне и решила, что пришло время со всем покончить и вплотную заняться Томом Мейнеллом, Сайлус воспротивился. Она вспомнила тот вечер, когда согласилась встретиться с ним поздно ночью в его кабинете под дымящимися башнями главной электростанции Лондона, и он, страстно желая похвастаться могуществом своей гильдии, провел ее по огромным залам с генераторами, открыл двери потайных шкафов, где целое море эфира, разлитое по сосудам емкостью в кварту, тихонько гудело, лучась светом и тьмой…

– Дело не только в высокомерии, Элис. Не в нем одном. Я тебя любил.

«Я верил…»

– А во что ты веришь сейчас?

– Твой сын действительно умирает?

– Я бы никогда не солгала о таком.

– Да, – вздохнул он. «Не думаю, что ты на такое способна, если судить по тому, что я о тебе знаю». – Поскольку гильдии когда-то использовали подобных мне для решения проблем, выходящих за рамки заклинаний, – и, надо отметить, использовали дурно, – и еще из-за множества мифов и слухов, ты вообразила, что мы, Избранные, могли бы исцелить твоего сына. Но люди – не машины, Элис. И Айнфель так же реален, как и ты, как сегодняшний день, как болезнь твоего сына. Белозлаты не существует. Это не какое-то мифическое место, и крепкое здоровье, которого ты желаешь Ральфу, нельзя вложить в него, как новый маховик взамен сломанного. Ты, Элис, как никто другой, должна понимать, что неизбежность смерти