Жаль до боли, что заклятье так прочно, что обратной дороги к человеческому облику, нет. А еще жаль, что он… не весь здесь. То в его взгляде мелькнет старая, знакомая до дрожи искорка – умная, почти человеческая, и я замираю, надеясь: «Берни? Это ты?». А то – просто козел. Жует, блеет, бодает забор. И этот переход от почти-мужчины к просто-скотине… это, пожалуй, самое тяжелое.

Мысль о предстоящем скудном ужине в компании с Берни вдруг оборвалась, как ножом подрезанная. У калитки – пуста. Нет знакомого бело-рыжего бока, нет терпеливо ждущей фигуры. Только оборванный конец веревки болтался на колышке, обнажая аккуратно перегрызенные волокна.

«Дурья башка!» – вырвалось у меня, и холодный ужас схватил за горло. Лес! Вечерний, пробуждающийся лес, где тени становятся длиннее и гуще, а голодные желтые волчьи глаза еще ближе. Волкам ведь все равно, что под этой козлиной шкурой два года назад билось человеческое сердце, что он умел читать стихи и смеялся так заразительно. Для них он – просто ужин. Сочный, глупый ужин, сбежавший прямо к ним в пасть.

Проклиная все на свете – свою непредусмотрительность, его козлиную глупость, злополучное проклятье – я рванула в чащу. Полчаса адской беготни. Крики «Берни!» разбивались о стволы вековых елей, эхом отдаваясь в наступающей тишине.

Я обыскала знакомые поляны, заглянула под любимые им кусты орешника, прочесала тропинку к старой заброшенной мельнице – ни следа. Сердце бешено колотилось, смешивая страх за него с гневом на него же.

Вдруг, на опушке старого букового подлеска, где сумерки сгущались раньше времени, меня пронзило острое, животное чувство. Затылок заныл под пристальным, невидимым взглядом – будто хищник замер в засаде, отслеживая мои метания.

Резко обернулась, приготовившись к опасности… и увидела лишь знакомую фигуру. Йорген, сын старого Хемеса, стоял на коленях у корней огромного вяза. Он что-то аккуратно срезал узким ножом и складывал в потертый холщовый мешочек – явно собирал травы.

«И штанов-то ему не жалко?» - мелькнуло в голове.

На мгновение, сквозь туман паники, мелькнула мысль: «Здесь? Какие травы, пользующиеся спросом у местных, могут расти в этом сыром буреломе?».

Я не припоминала тут ничего ценного – разве что ядовитый воронок да горькую полынь. Но это было лишь мимолетное недоумение, тут же смытое новой волной тревоги.

Нет зверя, нет угрозы – просто Йорген со своими травами.

Берни! Где же этот рогатый болван? Не тратя ни секунды на объяснения или вопросы, рванула дальше, вглубь чащи, крик «Берни!» сорвался с губ с новой, почти истеричной силой, заглушая шелест листьев. Этот проклятый козел должен быть где-то здесь.

И вот, вынырнув из-за зарослей ивы, я увидела реку. Летняя, полноводная, она несла отблески солнца на своих мелких волнах. И там, у самого берега, на плоском камне, сидел мужчина, склонившись к воде. Видны были лишь согнутая спина под темной тканью и мокрые от умывания руки. Вода стекала с его пальцев, серебрясь в лучах солнца. Я замерла, переводя дух, и в этот миг заметила его.

Берни. Мой бело-рыжий предатель. Он вынырнул из кустов ольхи прямо за спиной умывающегося. Его козлиная морда выражала сосредоточенную, хищную решимость. Пригнулся, тихо ступая по мокрой траве, подбираясь к ничего не подозревавшему мужчине. У меня не хватило духу крикнуть или времени. Берни собрался, отшатнулся на мгновение назад и… БАМ! Рогами – прямо в спину.

«Уууфф», – вырвалось у мужчины. Он полетел вперед, неуклюже взмахнув руками, и шлепнулся в реку прямо с берега. Вода едва доходила ему до колен, но всплеск был оглушительным. Брызги взметнулись фонтаном, окатив и кусты, и моего рогатого диверсанта, который тут же отскочил в сторону, глупо блея от испуга или торжества.

Риск утонуть был, слава богине, нулевой. Но вот достоинство… оно явно пострадало. Мужчина, фыркая и отплевываясь, выбрался на берег. Он был промокшим, темные штаны прилипли к ногам, а на камзоле расплылись мокрые пятна. Незнакомец обернулся. И я впервые увидела его лицо.

Высокий. С широкими плечами, покрытыми мускулами, которые мокрый камзол не мог скрыть. Камзол. Ткань выглядела дорогой, хотя сейчас и безнадежно помятой и испачканной речным илом. Высокий воротник расстегнут, открывая сильную шею. Лицо резкое. Скулы, будто высеченные из камня, упрямый подбородок. И волосы – черные, как крыло ворона, густые, чуть вьющиеся у висков. Несколько прядей упали на лоб. А глаза… Они были точно грозовое облако и горели сейчас яростью. Мужчина отряхивался, сбрасывая воду с рук, и его взгляд, острый как кинжал, упал на Берни.

- Проклятая тварь! – прогремел голос, низкий, хрипловатый от гнева. Он сделал шаг к козлу, который отпрыгнул еще дальше, глупо уставившись на своего противника.

Вот тут я и ворвалась на сцену, как вихрь в тихий вечер.

- Берни! – закричала я уже не от страха, а от бешенства и стыда. Бросилась к козлу, схватив оборванный конец веревки, все еще болтавшийся у него на шее. - Иди сюда, немедленно, тварь бессовестная.

Я дернула поводок так, что козел захрипел, и потащила виновато упирающуюся животинку прочь от реки, от промокшего господина, от этого взрыва стыда и неловкости.

- Прощения просим, господин, – бросила через плечо, не смея повернуться и встретиться с этими гневными серыми глазами. – Что взять с животного?

Я тащила Берни по тропинке в сторону дома, чувствуя, как жар стыда пылает у меня на щеках. Спина горела под тяжестью мужского взгляда, который, сверлил меня вслед. Этот взгляд – смесь ярости, недоумения и чего-то еще, чего я не могла определить.

Широкоплечий силуэт в испачканном камзоле, мокрые волосы, прилипшие ко лбу, и эти глаза, темные и опасные, как лесная пропасть в сумерках – этот образ врезался в память, ярче, чем провальная ярмарка или страх за Берни.

И пока тянула своего рогатого домой, сердце колотилось не только от бега и злости. Колотилось от чего-то нового, тревожного и щекочущего нервы. Тогда я еще не ведала, что этот человек в черном камзоле – все это неслучайно. Он был бурей, обрушившейся на мой тихий, хоть и странный, мир.

- Тварь бестолковая! Лесные звери тебя на куски разорвут, а ты на людей нападаешь, – шипела, дергая за веревку. – И веревку новую теперь покупать.

Не успели мы отойти и на десяток шагов, как за спиной раздался тяжелый, быстрый шаг по траве. Я обернулась, сердце екнуло. Незнакомец догонял нас. Вода капала с его