Горизонтальная расселина над головой была вне досягаемости, но, ухватившись за нее, влезешь быстрее, чем цепляясь за длинную вертикальную щель справа. Оба пути сулили верную смерть, но тем утром Твен проснулся с уверенностью, которая порой его посещала: сегодня день открытий. Значит, он сделает рывок.

Глубокий вдох, молитва любым богам или призракам, готовым его слушать; Твен оттолкнулся от скалы и сделал рывок к расселине. Слишком далеко. Слишком трудно уцепиться. Твен вытянулся, насколько позволял позвоночник, растопырил пальцы, ухватился, соскользнул. Мелкие камешки летели мимо Твена, когда он пытался ухватиться, закрепиться – что угодно.

Не получилось.

Руки молотили воздух, тело скользнуло вниз по скале, камни драли рубашку, впивались в кожу. Если неудачно упадет, от него ничего не останется. Но вот Твена хлестнул сильный порыв ветра. На миг его пригвоздило к поверхности скалы, словно рука великана удержала его на месте. Карабкаясь, Твен задевал малейшие щели. Боль пронзила плечо, и Твен вскрикнул. А потом его крик превратился в смех. В высокий золотой звук чистого восторга.

Твен жил ради моментов, когда оказывался на волосок от гибели.

Вися на одной руке на полпути к вершине скалы над алчным до добычи морем, Твен напоминал сережку с драгоценным камнем, болтающуюся в ухе богачки. Крутящуюся всем на восхищение. Вот только смотреть было некому. Некому было дивиться игре мышц на широких плечах Твена, когда тот подтянул себя на последние несколько футов и бухнулся на выступ, покрытый гнездами гагарки.

Он справился. Еле-еле.

Стараясь набрать в грудь побольше воздуха, Твен лежал на спине среди перьев. В небе кружили чайки, а вот гагарок видно не было. Если удача не изменит, гагарки вернутся с моря, когда его давно след простынет.

Медленно, через боль Твен сел и запихнул себе в сумку столько перьев, сколько получилось. Кровь бурлила от адреналина, руки исцарапались при восхождении, зато ноги стояли на прочном камне. А это кое-что да значило. Надежно упрятав все перья с выступа в сумку, Твен задрал рваную рубашку и осмотрел раны. Грудь пересекало несколько царапин, из длинного пореза на живот капала кровь. Твен осторожно ощупал себе ребра. Сломанных нет. Ему доставалось и сильнее.

Твен отдышался, и облегчение накрыло его с головой. Он справился. Наконец что-то получилось. Твен вытащил из сумки флягу и на секунду расслабился.

Здесь было красиво. Вокруг под солнцем сверкало море. Корабли усеивали горизонт, словно муравьи, ползущие к Северону. На глаза Твену попался трехмачтовый корабль с красными в синюю полоску парусами, входящий в главную гавань города. Возможно, он был полон чужеземных ученых, направляющихся в Северон изучать редкие книги Арканы в Большой библиотеке. Или же на его палубе теснились облаченные в меха торговцы из северных королевств, решившие увидеть технологические чудеса, созданные в мастерских северонской Сайнтифики. Или же на нем плыли простые люди, желающие увидеть легендарные музеи и галереи Северона.

Дальше от скалы в доках стояла «Женская месть», грузовое судно с ярко-зелеными парусами. При виде нее у Твена встрепенулось сердце. Сегодня первое октября, а в последний день месяца «Месть» отправлялась в кругосветное плаванье на поиски приключений и открытий. Твен твердо решил на ней уплыть.

Твен потянулся, подставляя солнцу замерзшие пальцы ног. «Видели бы мать с отцом сейчас меня, готового отправиться в кругосветное плаванье и оставить Северон в прошлом».

Родители не гордились бы им, но вздохнули бы с облегчением: сын больше не их проблема. Вот Занд скучал бы по нему.

«А сейчас скучать по тебе не будет никто».

При этой мысли сердечная боль снова пронзила его кинжалом, на сей раз кривым и зазубренным. Твен скрючился, снова изумленный изощренностью способов, которыми его настигает тоска. Каждое утро он просыпался, думая, что все в порядке, но в какой-то момент горе одолевало его, наполняя скорбью.

Проклятье! Как же он скучал по Занду! По глазам брата, загоравшимся, когда тот читал новый интересный факт магической истории. По их ссорам из-за глупостей, вроде того, кому есть последнюю горбушку. По громкому смеху Занда, по его обыкновению подбирать бездомных кошек. Твен скучал по мелким глупостям, непостижимым образом складывающимся в характер прекрасного человека.

Мог бы Твен поговорить сейчас с Зандом, он извинился бы, сказал бы, что…

«Прекрати! Ни к чему об этом думать. Особенно когда ты один».

Твен грубо провел ушибленной ладонью по глазам. Ладонь стала мокрой.

«Ты здесь не ради чувств. Ты здесь ради перьев».

Чтобы унять страдания, Твен сделает так, как учила мама, – отрешится, станет наблюдать. «Ученые Сайнтифики ценят логику больше эмоций», – снова и снова напоминала мама.

– Очень жаль, что я не стал ученым, – пробормотал Твен морю и небу. – Тогда горе не мучило бы меня так сильно.

«Отрешись, наблюдай».

Слова не слишком похожи на совет любящей родительницы, но Твену их хватило, чтобы не раскиснуть на скальной колонне посреди моря.

«Наблюдай».

Твен посмотрел в сторону Северона, столицы Экса, настоящей жемчужины побережья. С такой высоты город напоминал беспорядочную палитру художника. Мазок желтого в середине – Аурипигментный дворец, резиденция касорины. Дворец блистал в лучах послеполуденного солнца, крыша подмигивала золотой кровельной дранкой. Аурипигмент обволакивали тускло-бурые пятна университета и Большой библиотеки. Эти здания окружал массив ярко-синего, обозначающий Лазурную Петлю. Метко названные музеи, галереи, рестораны и бутики Лазури сверкали небесно-голубыми галереями, крышами и колоннами. Вдоль береговых утесов лежал район Вердигри. У старейших, самых дорогих особняков были медные крыши, которые со временем стали сине-зелеными или вердигрисовыми.

Еще выделялись ярко-красные участки района Вермиллион. Крытые дешевой глиняной черепицей, дома Вермиллиона заполняли бреши между Вердигри и Лазурью и тянулись к самым берегам Северона. Одно время велись разговоры о том, чтобы обнести Вермиллион стеной, будто стена удержала бы район от разрастания, но от планов быстро отказались: слишком многие богачи любили проскальзывать в его темные проулки, кафе, книжные, бордели и магазины.

Дом Твена, лачужка на окраине Вермиллиона, прятался средь дюжины других разваливающихся коттеджей рабочих. С такого расстояния Твен не мог определить, который из домов его. Вдоль восточного горизонта Северона высились горы, защищающие Экс от больших и