Она забрала флягу у Алёнки и передала Ульяне.

Тяжёлая. Серебряная. Вида старинного. Но важна не фляга, а содержимое. То, что внутри. И это содержимое…

— Ты понимаешь, что если кто прознает… что тебе не дадут покоя? Это же, считай, средство ото всех болезней, ядов… — Ульяна должна была сказать. — И за ним отправятся…

— Как отправлялись и прежде. Думаешь, когда-то иначе было? Нет. Только сюда не всякий дойти способен, — Калину перспектива ничуть не встревожила. — Это пока ещё граница зыбкая, да и волей моей тебе путь открыт, как и твоею силой, и моим родством. Но…

— Ненадолго?

— Именно. Ты-то уже путь ведаешь, при нужде на берегу оказаться сможешь. По слову моему и в гости заглянуть. А вот они, — она кивнула на Василия, который стоял у берега и с видом задумчивым черпал воду, позволяя её проливаться сквозь пальцы. — У них не выйдет.

— Но… есть ведь люди, которые… которым… которым эта вода нужна будет. Больные. И после катастроф. И старики, дети… как Алёнка.

— Понимаю, — Калина обняла Алёнку, а та прижалась к её ноге всем телом. — Много в мире бед и боли. Много несправедливости. И порой хочется всё-то перекроить, да не в твоих это силах, сестрица. Как и не в моих. Я поставлена границу стеречь, а не чудесами торговать. И правила иные не мною писаны, но теми, кто границу эту сотворил. Коль сумеет человек добраться, перейти через мост мой да, испив мёртвой воды, живым остаться, то и этой возьмёт столько, сколько надобно. А нет, то и в мир живых ему возвращаться незачем.

— И как ему дорогу-то искать?

— Как… а вот загляни в гости. Дам тебе клубочек особый. И сапоги железные, и караваи медные…

— Как в сказке, — сделала вывод Ульяна.

— А то… сказка на то и сказка, чтобы было в ней всякого, и правды, и вымысла, и чуда. Но и так заглядывай, коли хочешь.

— Загляну, — Ульяна поднялась и махнула рукой. — Дань! Нам пора! И не кидайся в Ваську грязью… слушай, а когда там, по-сказочному если, Иван-царевич в дураке пробуждается?

— Вот тут как когда, — сказала Калина Врановна. — Иные и до старости дураками ходят…

Не обнадёживало.

Впрочем, Василий от комка грязи увернулся, чтобы, наклонившись, зачерпнуть полные горсти илистой жижи и вывалить её на Данькину макушку.

— Так не честно! — Данька мотнул головой и, фыркнув, сиганул на глубину. — Порядочные демоны так не поступают!

Вынырнул он в двух шагах.

— Порядочных демонов не бывает, — возразил Василий и, понюхав пальцы, добавил. — Грязь целебная. Она представляет собой осадочную породу, сформированную столетиями работы местной уникальной экосистемы. И вобравшую в себя всю силу огненной реки.

— Тогда ладно, — Данила смахнул комок с волос. — Слушай, а от неё что? Сил прибывает?

— Да.

— Вась… точнее Уль! Уль! А дай лопуха!

— Зачем?

— Грязи набрать. Слышала? Она целебная! И сил прибавит! Я на Лёху вылью! Пусть прибавляет…

Точно. Дурак.

А ещё царевич, только голый, грязный, но, самое главное, что живой. И потому Ульяна, оглядевшись, сорвала огромный лист. Были у неё сомнения, что тот выдержит, но лист словно и не заметил жара, что исходил от воды.

— Так, Вась, держи. А я буду выковыривать…

— Вы поспешите только, — теперь Ульяна ощущала, что сила уходит. Не ручейками и струйками, но одною волной, что, достигнув высшей точки прибоя, замирает, а потом медленно откатывается, унося с собой захваченные на берегу сокровища. А взамен волна оставит дары, но…

Ульяна не сокровище.

И не дар.

Она человек.

— Уходить пора, — она поднялась. — Я тропу открою. Вась, хватай эту бестолочь за шкирку и…

— Но-но! — Данька погрозил пальцем. — Я не бестолочь, я… не думай, я всё понимаю, Уль. А что дурачусь, — он вытер грязные ладони о бёдра. — Это так, от избытка силы. Знаешь, сила ведь влияет. Огневики, если так-то, сами по себе дурные…

— Ты даже среди них выделяешься, — буркнула Ульяна и тропу открыла. — Идём. А то ведь время…

Глава 52

Где история близится к завершению

Соорудив для себя из корней подобие подножки, я стал просто совершать геноцид среди вражеских лучников. Все у меня были как на ладони, каждому предназначалась единственная смерть.

О правилах выдачи смерти в одни руки.

Тропа вывела во двор.

На рассвете. И это тоже было странно, как будто ночь просто-напросто взяли и стёрли. Раз и всё. Время, которое там, у источника, замерло, всё-таки шло, пусть и вовне. А теперь вот Ульяна попала в рассвет.

Солнце плескалось в небесах огромною рыбиной. И облака, словно волны, омывали золотую тушу его. Поднимался туман, расползаясь белесым кружевом. Он собирался у ног Ляли и поднимался выше. Или наоборот стекая с ног подолом призрачного платья.

— Долго вы, — сказала Ляля и зевнула. — Я уже заждалась даже…

— А где все?

Не то, чтобы Ульяне так уж требовалась делегация по встрече, но стало слегка обидно. Она вот старалась. И с источником поладить. И Даньке жизнь спасти.

Мир не угробить опять же.

И главное, получилось ведь.

Всё получилось!

А во дворе пусто.

— Так, там, — Ляля махнула рукой куда-то в сторону. — Там палатки привезли. И бабуля пошла показывать, где их ставить и как, чтоб под ногами не мешались. Она страсть до чего руководить любит. Никите велела тоже идти, хотя он и пытался сказать, что не может, потому что у него лапки. Но тут его обернуло и назад никак. А если лапок нет, то надо работать.

Ляля потёрла ногу о ногу.

— Я там тоже ключи открывала, чтоб вода была… потом ещё соседка пришла. И сосед тоже, помогать. И Стасик… Дань, ты не обидишься, если у нас с ним любви не выйдет?

— Почему не выйдет? — Данила обеими руками держал лист, над которым исходила паром кучка лесной грязи.

— Да как-то… просто вот. Не ёкает.

— Что не ёкает?

— Ничего не ёкает, — сказала Ляля, потягиваясь. — А когда любовь, то ёкать должно!

Причём сказано это было с полной уверенностью.

— Погоди. Может, ещё ёкнет, — Ульяна сказала это, прислушиваясь к себе. Ёкает или нет? Что-то ёкает, но это скорее всего сердце, которому по природе положено ёкать в установленном ритме. Или в животе. Но там снова не понять, вдруг это не от любви, а от голода.

— Не хочу. Они с