– Твой дядя велел ничего мне не говорить? Или заказчица?

– Мне нужен охранник. К половине свечи.

Амат изобразила сложную позу согласия с легким оттенком раздражения, зная, что Вилсин второй смысл не уловит. Она всегда выражалась слишком сложно для гальта, если тот ее злил. Амат встала, а Вилсин подогнал к себе поднос с чашками и налил чая.

– Можешь хотя бы сказать, кто заказчик?

– Нет. Спасибо, Амат, – попрощался Вилсин.

В женской комнате она вытерлась и оделась. Теперь улица досаждала ей своим шумом. Амат свернула к гальтскому Дому Вилсинов – на север и вверх по холму. В тени у прилавка водовоза задержалась выпить прохладительного и собраться с мыслями. До сих пор Вилсину не приходилось устраивать скорбный торг – прерывание беременности силой андата, хотя другие Дома брали на себя роли посредников в подобных случаях. Амат беспокоила такая перемена, беспокоила таинственность и то, зачем Марчат Вилсин попросил ее прислать телохранителя. Уж не хочет ли он подспудно, чтобы Амат все-таки докопалась до правды?

Маати замер, чувствуя, что сердце вот-вот выскочит из груди. Бледнокожий незнакомец медленно обошел его, ощупывая черными глазами каждый оттенок приветственной позы. Маати не дрогнул: помогли годы обучения в школе и у дая-кво. Его руки знали, как скрыть волнение.

Человек в одеждах поэта остановился, глядя с одобрением и легкой иронией. Изящные пальцы сложились в жесте приветствия – не самом теплом, но и не официальном. Получив ответ, Маати вытянул руки по швам и встал ровно. Первая оторопь от внезапного появления учителя прошла, и он подумал: вот уж не ожидал, что Хешай-кво так молод и красив!

– Как тебя зовут, мальчик? – спросил тот.

Его голос был холодным и жестким.

– Маати Ваупатай! – отчеканил ученик. – В прошлом – десятый сын Нити Ваупатая, теперь – самый молодой поэт.

– А, с запада. У тебя до сих пор акцент.

Учитель сел на стул у окна, скрестив руки и продолжая откровенно разглядывать Маати. Комнаты, которые Маати все это время считал пышными, в присутствии черноволосого красавца вдруг выпятили свое убожество, а тонкие хлопковые занавеси, колеблющиеся на жарком послеполуденном ветерке, по сравнению с кожей поэта показались грязными тряпками. Будто сияющий камень оправили в жесть. Учитель улыбнулся не очень доброй улыбкой. Маати согнулся в позе ученической покорности:

– Хешай-кво, я прибыл сюда по велению дая-кво учиться вашему мастерству, если вам будет угодно взять меня в ученики.

– Брось! Мы не танцоры, чтобы шаркать и кланяться. Сядь туда. На кровать. Хочу тебя порасспрашивать.

Маати сел, куда было велено, и поджал ноги, как на уроках дая-кво. Поэта его поза, похоже, позабавила.

– Итак, Маати, когда, говоришь, ты прибыл? Шесть дней назад?

– Семь, Хешай-кво.

– Семь. Однако тебя никто не встретил и не проводил в дом поэта. Уж за семь дней хозяин мог бы и показаться, как думаешь?

К Маати эта мысль приходила, и не раз, но, прежде чем ответить, он принял позу благодарности за урок.

– Я тоже поначалу так подумал. Однако по прошествии времени понял, что это очередная проверка.

На совершенном лице мелькнула легчайшая улыбка, и Маати ощутил прилив радости оттого, что угадал правильно. Новый учитель дал знак продолжать, и Маати чуть приосанился.

– Я подумал: а вдруг испытывают мое терпение? Чтобы убедиться, что я не стану торопить других, не имея на то права. Хотя потом я решил, что вы хотите узнать, как я расходую свободное время. Терпение и бездействие сами по себе ничему не учат, а у здешнего хая величайшая в летних городах библиотека.

– И ты все эти дни сидел в библиотеке?

Маати ответил утвердительной позой, не совсем понимая, что означает тон учителя.

– Вот это, Маати-кя, – произнес тот с неожиданной фамильярностью, показывая за окно – на сады, русла улиц и черепичные крыши до самого моря, – дворцы хая Сарайкета. Там обитают сотни придворных и чиновников. Ни одного вечера не проходит без представлений, пения или танцев. И ты говоришь, что все время возился со свитками?

– Я провел один вечер с людьми утхайема. Они были с запада… из Патая, откуда я родом.

– И ты надеялся узнать что-нибудь про родных.

Прозвучало это не как обвинение, хотя могло бы. Маати смущенно закусил губы и повторил утвердительную позу. Улыбка, которую она вызвала, казалась участливой.

– И что же ты узнал за столь плодотворно прожитые дни из книг Сарайкета?

– Я изучил историю города и его андата.

Изящные пальцы произвели жест, который и одобрял, и призывал следовать дальше. Черные глаза излучали интерес, подсказывая Маати, что справляется он неплохо.

– К примеру, я узнал, что дай-кво – предыдущий – прислал вас сюда, когда Иана-кво не сумел удержать Облетающие Лепестки после смерти старого поэта Миата-кво.

– Скажи-ка, почему он на это пошел?

– Потому что Облетающие Лепестки ускоряла созревание хлопка в течение прошлых пятидесяти лет, – ответил Маати, довольный своей памятью. – Она заставляла коробочки… раскрываться, если не ошибаюсь. При этом собирать волокна становилось легче. С ее потерей городу пришлось искать другой способ ускорить сбор и улучшить обработку хлопка, чтобы получить преимущество перед Гальтом и Западными землями, иначе торговцы отправились бы туда и всему городу пришлось бы перемениться. Однако вы приручили Исторгающего Зерно Грядущего Поколения, иначе Неплодного, как его называют на севере, или Бессемянного – в городах юга. Торговым Домам достаточно заключить соглашение с хаем, и вычесывать из хлопковой ваты семена не придется. Раз на это уходит почти столько же времени, как и на сбор урожая, хлопок попадает к ткачам раньше, чем где-либо еще. Поэтому другие страны и города начали присылать нам свой хлопок, а следом перебрались ткачи, красильщики и портные – все ремесленники.

– Да. И поэтому Сарайкет удерживает позиции, платя лишь каплями крови от уколотых ткаческих пальцев, – сказал учитель, принимая позу подтверждения со слабиной в запястьях, что смутило Маати. – Хотя кровь – не деньги, верно?

Пауза затянулась, пока Маати, чувствуя неловкость, не поспешил ее нарушить:

– А еще вы избавили летние города от крыс и змей.

Поэт ответил чем-то вроде улыбки. Когда он заговорил, в его тоне прозвучало удивление и недовольство собой:

– Да. Зато приманил туда гальтов и западников.

Маати жестами согласился – без прежнего официоза. Учитель как будто не возражал. Казалось, ему даже приятно.

– Я многое узнал о швейном производстве, – произнес Маати. – Не догадывался, сколько всего нужно знать о хлопке и о том, как его обрабатывают, о торговых путях… Я прочел целую книгу о