Дэниел Абрахам
Суровая расплата
Книга 1. Тень среди лета. Предательство среди зимы
Daniel Abraham
A SHADOW IN SUMMER. Copyright
. ООО «Издательство АЗБУКА», 2025
* * *
Тень среди лета
Посвящается Фреду Саберхагену, первому из моих учителей
Перевод Н. Парфеновой
Благодарности
Романтические представления о том, что создание книги – труд сугубо индивидуальный, требующий изоляции, редко соответствуют действительности. Хочу поблагодарить всех, кто приложил руку к появлению на свет этих романов; в одиночку я бы справился с задачей хуже.
Я признателен Уолтеру Джону Уильямсу, Мелинде Снодграсс, Стиву и Джен Стирлинг, Терри Ингленду, Джону Миллеру, Салли Гвилан, Ивонне Коутс, Эмили Мах, Сэйдж Уокер, Виктору Милану, Джорджу Р. Р. Мартину и всем многочисленным членам писательской мастерской «Критическая масса» в штате Нью-Мексико.
Спасибо также Шоне Маккарти за веру в этот проект и Джиму Френкелю за упорный труд и доброе внимание, уделенные начинающему романисту.
Но особенно я благодарен Конни Уиллис, от которой получил первый совет, Тому Доэрти, давшему совет последний, и Кэтрин Абрахам, без которой промежуток между этими двумя событиями был бы гораздо менее радостным.
Пролог
Удар пришелся по уху и рассек кожу. Тахи-кво – учитель Тахи – взмахнул лакированной розгой. Та просвистела в воздухе, словно птичье крыло. Ота выдержал: не дернулся, не вскрикнул. На глазах выступили слезы, но руки оставались в жесте приветствия.
– Еще раз! – рявкнул Тахи-кво. – Теперь без ошибок!
– Ваш визит – великая честь для нас, высочайший дай-кво, – пропел Ота, словно впервые озвучивая эту церемониальную фразу.
Старик, сидящий перед очагом, пристально посмотрел на него и принял позу одобрения. Тахи-кво удовлетворенно хмыкнул.
Ота согнулся в поклоне и замер на три вздоха, надеясь, что Тахи-кво не станет бить его за дрожь. Молчание затянулось. Ота чуть было не поднял глаза на учителя. Однако не тот, а старик у огня прохрипел традиционные слова:
– Ступай же, отверженное дитя, и возвращайся к занятиям.
Ота повернулся и покорно вышел из комнаты. Лишь закрыв за собой тяжелую деревянную дверь, в холодном коридоре, который вел к комнатам учеников, он отважился потрогать свежую рану.
Другие ребята замолкали, когда Ота проходил мимо; лишь раз или два взгляд задерживался на нем и на новом свидетельстве его позора. Смеялись только старшие ученики – «черные одежды», подопечные Милы-кво.
Ота отправился в свое крыло. Его класс уже спал. Мальчик осторожно снял церемониальное платье, стараясь не запачкать его кровью, и промыл рану холодной водой. Рядом с умывальником стояла глиняная плошка со жгучей мазью для порезов и ссадин. Ота зачерпнул едко пахнущую смесь двумя пальцами и нанес на порванное ухо. Потом, в который раз за время учебы в школе, сел на жесткую койку и заплакал.
– Этот мальчик… – произнес дай-кво, взяв в руки горячую пиалу с чаем. (Фарфор почти обжигал пальцы.) – Как по-твоему, из него выйдет толк?
– Возможно, – отозвался Тахи, поставив розгу у стены и усевшись рядом с учителем.
– Кого-то он мне напоминает.
– Его зовут Ота Мати. Шестой сын хая Мати.
– Братьев я помню. Тоже были способными учениками. Что с ними сталось?
– Отучились свое, получили клеймо и были выдворены, как большинство. Сейчас у нас триста младших школьников и сорок «черных одежд» под началом Милы-кво. Сыновья хайема или честолюбивых утхайемских семей.
– Так много? Я и десятой доли не видел.
Тахи принял позу согласия. Слегка развернутые запястья вносили оттенок не то печали, не то извинения.
– Лишь некоторые сильны и в то же время мудры. А на кон поставлено слишком многое.
Дай-кво потягивал чай и созерцал огонь в очаге.
– Интересно, – проговорил старик, – многие ли понимают, что мы их ничему не учим?
– Мы учим их всему: счету, азбуке. После школы любой найдет себе ремесло.
– Кроме того, которое нужно. Они ничего не знают о поэзии. Об андатах.
– Если они поймут это, высочайший, значит они на полпути к вашим дверям. А те, кого мы выдворим… Что ж, тем лучше для них.
– Неужели?
Тахи пожал плечами и уставился в огонь. Постарел он, подумал дай-кво, особенно глаза. Хотя когда-то и Тахи был зеленым юнцом, до встречи с ним. Стало быть, и морщины, и жесткость – плоды того, что дай-кво в нем посеял.
– Тех, кто не выдерживает испытания, клеймят, а потом отпускают на все четыре стороны. Они вольны идти своим путем, – сказал Тахи.
– Да, но мы отнимаем у них надежду вернуться к родным, занять придворную должность. У них нет семьи. Они не могут подчинять себе андатов, – возразил дай-кво. – Мы выбрасываем этих мальчишек так же, как их выбросили из дома родители. Что с ними происходит, хотел бы я знать.
– То же, что и с остальными, полагаю. Для выходцев из утхайема ничего не меняется. Что до сыновей хаев… клеймо лишает права наследования и, стало быть, спасает от бойни. Это ли не благо?
Тахи-кво был прав. Жители Хайема из поколения в поколение наблюдали за тем, как льется хайская кровь. Так уж повелось. Если все трое наследников убивали друг друга, верхушка утхайема доставала кинжалы, и города начинало лихорадить от насилия, а поэты безучастно наблюдали за происходящим, словно священники – за собачьими боями. Мальчишки, вверенные заботам учителей, были избавлены от этих войн, взамен лишаясь того, что успевали узнать за свою короткую жизнь. И все же…
– Едва ли унижение можно назвать благом, – сказал дай-кво.
Его старый ученик вздохнул:
– Большего мы предложить не можем.
Дай-кво покинул школу рано утром, едва рассвело. Шагнул за высокие бронзовые двери, которые открывали только для него. Ота стоял в рядах своих погодков, замерев в позе прощания. Кто-то за спиной улучил возможность почесаться – было слышно, как скребут по одежде пальцы. Ота не стал оборачиваться. Двое учеников Милы-кво закрыли тяжелые двери.
В тусклом зимнем свете, льющемся с высоты сквозь узкие, как бойницы, окна, мельтешили «черные одежды», отдавали распоряжения своим классам. Задания
