– Рад твоей забаве, – процедил Всеволод, скрестив руки на груди, чтобы не дай бог не дать им волю. – Надеюсь, не забудешь со столь же развеселой миной расплатиться с Ипполитом за учиненный погром и столованье.

– С кем?

– С хозяином корчмы.

– Что… это тоже приказ князя?

– Нет, простая порядочность, которая, как я слышал, не перевелась еще среди дворян. Даже наследников рода Калыган, выбившихся, опять же, судя по слухам, в бояре только тем, что грабили купцов на трактах и обирали крестьянские подворья, да к тому же такие, на которых и мужиков-то не было, только бабы да дети малолетние. И, по людской молве, не гнушались твои предки ни худой овцой, ни паршивой курицей, ни крынкой с застоялой простоквашей. Вот только стоит ли верить подобным сплетням, как считаешь?

Натягивающий штаны Митька замер. Стиснул зубы так, что заходили желваки. Взгляд его, слегка затуманенный хмелем, наполнился палящей яростью. Ладонь опричника потянулась к рукояти сабли.

– А вот этого делать я не советую, – протянул Всеволод как можно безразличней. – Напасть на городского воеводу, да еще безоружного… Пожалуй, этого тебе не простит даже Ярополк.

Видя, что Калыга передумал делать глупости, Всеволод удовлетворенно кивнул.

– Не забудь уплатить Ипполиту виру [21] за погром, – напомнил он опричнику и, не говоря более ни слова, прикрыл за собой дверь.

Смиляна

Домой воевода добрался далеко за полдень. Душившая город парная мга никуда не делась, но здесь, в тени холма и раскинувшегося на нем детинца, она ощущалась не так сильно. Совсем ненамного. Недостаточно, чтобы чувствовать себя комфортно, а не лещом на раскаленной сковороде.

Спешившись, Всеволод первым делом подвел Ярку к стоящему под навесом позеленевшему от сырости корыту. Он терпеливо носил в него воду из колодца, пока Ярка утоляла жажду. Лишь напоив кобылу, воевода напился сам. Затем он стянул пропотевшую стеганку вместе с рубахой и ополоснулся. Холодная вода ожгла кожу, словно веник из крапивы. Фыркая и тряся мокрыми волосами, с которых веером разлетались блестящие бисеринки капель, Всеволод не заметил, как на крыльцо вышла Смиляна.

– Ну и где же тебя носит? Дело-то уж скоро к закату, а ты, небось, и не обедал. Осунулся вон весь, скоро одна кожа да кости останутся. И кому тогда надобен будет такой рубака? Вроде бы большой детина, а ума – кот наплакал!

– Полно тебе, Смиляна, не ворчи, – добродушно отозвался Всеволод, распрягая лошадь и закидывая седло на коновязь. – С самого утра по воле Ярополка важным поручением был занят. Не пристало городскому воеводе пузо набивать, пока дела княжьи не решены.

Низенькая пухленькая старушка, стоящая под двускатным козырьком крыльца, возмущенно фыркнула. Будучи кормилицей Всеволода, Смиляна напрочь игнорировала его чин, обращаясь с окольничим как с безусым отроком, чем часто вгоняла его в ступор, заставляя устыдиться опрометчивых поступков. Вот и сейчас, уперев руки в бока, она сердито покачала головой, словно дивясь неразумности великовозрастного чада.

– У тваво Ярополка что ни дело, так не на жисть, а на смерть. Можно подумать, от тарелки каши у него казны недостанет али прыщ в причинном месте выскочит. Так что хватит глупости языком молоть, быстро за стол!

Всеволод рассмеялся и натянул рубаху. Отерев рукой лицо, он зашел в еще светлый, не успевший потемнеть от времени сруб. Дом, построенный им для так и не состоявшейся семьи. Дом, который теперь стал слишком большим для них двоих.

На столе в светлице его ждали теплые щи, румяные пироги с грибами и кувшин ячменного кваса. Воевода набросился на еду, как оголодавший волк. Смиляна, сев напротив и подперев лицо сморщенной ладошкой, с довольной улыбкой наблюдала, как снедь исчезает со стола.

– Жениться тебе надо, Сева, – внезапно сказала она наставительно, тоном, не терпящим возражений. – Девку найти хорошую, такую, чтоб любила, чтоб хозяйственной была. В Марь-городе, слава богам, такие еще не перевелись. Неужто не найдешь голубу, чай сам-то не урод…

Всеволод в замешательстве поднял взгляд от чашки и опустил руку, которой потянулся к пирогу.

– Ничего не говори, – по-старушечьи тонким дребезжащим голосом продолжила Смиляна. – Знаю я, как Настеньку ты любил. Богам ведомо, никто ее место в твоем сердце не займет, вот только жизнь-то не окончилась, а годки идуть. Хочется мне на старости лет с ребятней малой повозиться, смех детский на полатях услыхать. Нет, не перебивай! Умру я, кто о тебе заботиться станет? Ведь запаршивеешь, как бирюк, от одиночества тоской изойдешь…

Голос старушки надломился. Всеволод молчал. Где-то под полом, выискивая крошки, скреблись мыши. Смиляна смахнула набежавшую слезу ладошкой и снова заговорила, переходя на сухой, деловой тон:

– Балакала я тут с Прасковьей, ну, ты знаешь, той, у которой муж соболей во Фракию на торги свозит. Старшенькая ее, Вестава, давно уже на выданье. Собой не то чтобы красна, зато кухарит справно, а рукодельница какая, другой такой и не сыскать…

– Раз уж она такая умница, пошто до сих пор в девках ходит? Али есть в ней какой изъян скрытый? Уж не ряба ли али косоглаза? – попытался отшутиться Всеволод, но в ответ лишь заработал укоризненный, полный негодования взгляд.

– А хоть бы и косила малость, что с того? Я уж скоро и кикиморе болотной рада буду, только в дом ее приведи.

– Хватит, Смиляна, ну какой из меня жених? Сегодня здесь, завтра там, как заяц в поле. Да и сама знаешь, чем воинские походы и разъезды по лихим местам окончиться могут. Какая согласится за такого пойти? Только судьбу девке изломаю. На что ей вдовья доля? – беззлобно сказал Всеволод и, отодвинув пустую миску, встал из-за стола.

– Дурак ты, Севка. А о бабьей доле тебе кручиниться не пристало. Не понимаешь ты нас, как и любой другой мужик. Жене по хорошему мужу душой тужить на роду писано, и нет твоей в том заботы.

– Боюсь, как раз хорошего мужа из меня не выйдет.

– Это уж не тебе решать. Умная баба сама такого слепит, хошь бы и с козла. Лишь бы задатки в ем нужные водились.

– Интересно узнать, какие? – теряя терпение, спросил Всеволод с невеселой усмешкой. – Крепкие рога? Копытца? Борода в полпяди? У меня, как у скотинки, все ль на месте, не ответишь?

– Охотно, – тоже повысила голос Смиляна, возмущенная язвительностью воспитанника. – У тебя всего хватает, разве что ума недостает, чтобы понять: настоящей бабе от мужика что надо – лишь бы ласков был да крепкое плечо в трудную минуту подставил, о которое опереться можно. Чтобы любил и берег…

– Но я-то ведь как раз