Она свернулась калачиком на каменной постели, вспоминая, как Гоую рассказывал, что те, кто обладал Цветком отрешения от мира, утрачивали все связи с собственным телом и встречали трагический конец.

Нянь Мунин с тревогой спросила:

– Брат, как здоровье его величества?

Нянь Байюй удрученно покачал головой:

– Сегодня утром его вырвало кровью, и сейчас он спит. Императорский лекарь сказал, что меридиан сердца[81] его величества поврежден и эту зиму он не переживет.

Стражница отшатнулась и попятилась:

– Как такое могло случиться? Это моя вина: если бы я как следует следила за третьей госпожой, ничего бы не произошло.

Брат поспешил ее утешить:

– Не бери в голову. Его величество обязательно найдет решение.

Когда-то все говорили, что ему не дожить и до шестнадцати, но он не просто выжил, а даже стал императором, хотя одно небо знает, чего ему это стоило. Ему и сейчас по силам изменить судьбу.

Нянь Байюй не стал рассказывать сестре всего, что произошло утром, поскольку и сам не знал, как к этому относиться. Когда господин вышел от девушки, в уголках его рта и на груди темнела кровь, а в черных потухших глазах таилась горькая обида. Рукой зажав незажившую рану в сердце, он стремглав бросился в зал Чэнцянь. Там его вырвало кровью, и он упал без сознания.

Летом непогода для Чжоу-го не редкость. Дождь все еще не закончился, когда супруга Чжаохуа пришла навестить Таньтай Цзиня. Нянь Байюй, подобно тени, молча последовал за ней, и ей пришлось попросить:

– Господин Нянь Байюй, я просто хочу поговорить с его величеством наедине.

Страж слегка покачал головой и уставился на землю. У Бинчан не осталось выхода. Она достала платок и промокнула влажный лоб Таньтай Цзиня на глазах у охраны. Меж тем молодая женщина бросила взгляд на серебряную чешуйку, защищающую сердце. Всю ее покрывали золотые трещины! Супруга императора, изменившись в лице, схватила реликвию и вскочила на ноги. Она спешно ощупала ее, но та не отзывалась. На мгновение лицо Бинчан исказилось. Ничего не исправить! Чешуйка, защищающая сердце, сломана…

«Что же случилось с Таньтай Цзинем?! Как воины Затаившегося дракона могли повредить реликвию?»

Она то бледнела, то краснела и ахала от горя, но, вспомнив, что за ней наблюдают, вернула себе самообладание. Сделка заключена, жалеть поздно: ничего уже не изменить.

Пусть чешуйка защиты сердца повреждена, зато Е Сиу больше не представляет угрозы. Теперь для Таньтай Цзиня она предательница, повелевающая стражами Затаившегося дракона. К тому же реликвия не только даровала смертному особую силу, но и привлекала своей энергией нечисть, так что все к лучшему.

Е Бинчан хотела накрыть императора одеялом, но ее руки остановил меч Нянь Байюя.

– Госпоже супруге лучше вернуться.

Смущение быстро исчезло с лица Е Бинчан, и она с улыбкой кивнула.

Таньтай Цзинь очнулся во второй половине следующего дня. Сразу почувствовав себя плохо, он призвал из Пожирающего души знамени старого даоса:

– Можешь вытащить это из нашего сердца?

Тот осмотрел грудь владыки, попытался что-то сделать, но покачал в отчаянии головой:

– Простите вашего покорного раба! Никогда прежде я не видывал подобной мерзости. Кажется, они застряли в вашем сердце и вынуть их невозможно…

Монах ожидал, что господин разгневается, однако тот спокойно прижал к сердцу ладонь, скривил губы и беззаботно промолвил:

– Ладно, пусть остаются. Нам не так уж и больно.

Он уже привык к боли.

– Поймай нам несколько оборотней. А если тебе повстречаются совершенствующиеся, то прихвати и их.

Даос поспешил согласиться: он знал, что Таньтай Цзинь всецело полагается на внутренние ядра нечисти, чтобы поддержать свою жизнь. Просто если прежде они были нужны ему раз в год, то теперь, похоже, придется убивать кого-нибудь каждый месяц.

Когда Нянь Байюй хотел унести Пожирающее души знамя, император остановил его:

– Отправь туда Е Чуфэна.

– Ваше величество?

– У него есть половинка внутреннего ядра лисы-оборотня. Он справится с нечистью получше, чем ты.

Нянь Байюй и старый даос переглянулись. Выходит, Е Чуфэну досталась часть духовной силы Пянь Жань? Так вот зачем император сохранил ему жизнь и держит его в услужении!

Верный стражник кивнул и отправился на поиски Е Чуфэна, оставив Таньтай Цзиня с бледным и равнодушным лицом в тишине. Нянь Мунин стояла снаружи у дверей и смотрела в землю. Ей было немного не по себе. Всего несколько дней назад, когда господин готовился к коронации, его глаза сияли, а сейчас в них ничего не осталось. Она ждала, что он спросит о девушке в Тайнике первозданного хаоса, однако юноша равнодушно отвернулся от нее, как будто даже ее смерть уже не заботила его. Нянь Мунин простояла у покоев императора до темноты, но Таньтай Цзинь к ней так и не обратился, поэтому она нерешительно прошептала:

– Ваше величество, она больна… Со вчерашнего дня пила только дождевую воду.

Таньтай Цзинь открыл глаза, взглянул на серебристый узор на императорской постели и тихо рассмеялся:

– Пошли кого-нибудь посмотреть. Не дай ей так просто умереть: она не заслужила легкую смерть.

– Слушаюсь.

Сусу совсем разболелась. Ее тело почти утратило силы Цветка отрешения от мира, и она стала простой смертной. Потеряв связь с Гоую и магическую опору, в окружении кромешной мглы она не могла даже отличить день от ночи. К ней постоянно приходила служанка, умывала ее и давала лекарство. Девушка глотала снадобье, но есть не могла, и пустой желудок страшно болел. Прежде Сусу укрепляла свое тело, чтобы выжить, однако с тех пор, как лиловый лепесток одержал над ней верх, оно начало медленно разрушаться.

Служанка, думая, что девушка нарочно отказывается от еды, холодно на нее посмотрела:

– Ты все еще воображаешь, что будешь императрицей, если разжалобишь его величество? Как бы не так. Он велел передать: можешь не есть и умереть от голода.

Затем она забрала еду и ушла. Никто не желал слушать объяснений Сусу, никто не собирался позвать к ней лекаря.

С каждым днем узница выглядела все изможденнее. С начала своего заключения, когда сознание прояснялось, она отмечала на стене прожитые дни и недавно с удивлением поняла, что находится в заточении уже месяц.

«Значит, уже седьмой месяц года…»

Иногда, не выдерживая темноты и безмолвия,