– Вы играете против себя, госпожа? – спрашивает Маи.

– Да, – отвечаю я, не отвлекаясь от запутанной ситуации на доске.

– Как необычно.

– Это позволяет понять точку зрения противника. Для победы надо разбираться и в нем, а не только в себе.

– Вот… как… – бормочет Маи.

Мама поднимает взгляд от бумаги.

– Ты все чаще напоминаешь мне твоего отца, – с улыбкой говорит она и тут же отворачивается. Свет масляной лампы освещает ее грустное лицо золотым мерцанием. Она опять думает об отце.

Я тоже по нему скучаю. Он был самым умным, добрым и преданным человеком на свете. После меня мама уже не смогла снова забеременеть, но папа даже не подумал взять себе младших жен, хотя общество над ним насмехалось и унижало за то, что у него не было наследника мужского пола.

Мне достались мамины изящный нос и подбородок, но в остальном я копия отца. Глубоко посаженные глаза, грубые волосы цвета воронова крыла, кожа теплого, солнечного оттенка. Я не то чтобы невзрачная, но и не красавица, а нечто среднее. Отец всегда подчеркивал, что особенной меня делают мой интеллект и способность к состраданию.

Он в меня верил, и я надеялась обрести такую же сильную любовь, как у моих родителей. И думала, что с Реном моя мечта сбылась. Казалось, он искренне ценил мой ум и всегда прислушивался к моим советам. И не возводил на пьедестал мою ослепительно красивую двоюродную сестру, как другие мужчины, а считал, что «добрые качества делают женщину достойной в глазах богов, и красота ее души согревает сердце».

Неудивительно, что я его полюбила, пускай меня и смущала его жажда власти. Он даже обещал не брать младших жен – придворных дам, – пока я буду оставаться его королевой.

Как ловко он играл словами! Пока я буду оставаться его королевой. Я ведь так ею и не стала, и его обещание потеряло смысл.

Я стараюсь отмахнуться от этих деталей, жестоко напоминающих о моей ошибке, но предательство и холодные слова Рена не покидают мои мысли. Они пронзают меня, словно мечом, разрывая на клочки, оставляя мою душу искалеченной навсегда.

Я делаю глубокий вдох и сжимаю эмоции в кулаке благоразумия. И даю себе клятву больше никогда не влюбляться. Не давать ни одному мужчине такой власти надо мной.

Я возвращаюсь к доске для сянци, на которой идет беспощадная битва. Она не закончится, пока одна из сторон не будет истреблена или не сдастся.

Только в реальной жизни возможности сдаться нет. Поражение означает смерть.

Глава пятая

– Переоденемся в мужчин? – предлагает Фэй за завтраком.

Было бы разумно. Только я устала от того, что исключительно из-за своего пола не могу делать те или иные вещи.

– Женщинам не продадут? – спрашиваю я.

Фэй пожимает плечами:

– Деньги есть деньги.

Что ж, тогда решать нечего. Подкрепившись горячим соевым молоком, омлетом, блинчиками с зеленым луком и свежими ягодами, мы отправляемся в лавку в торговом районе города. Фэй утверждает, что это лучший магазин оружия в столице.

Мы едем по аккуратным мощеным улицам богатых жилых районов. Горизонт заполняют огромные поместья, и при каждом главные ворота обрамлены бронзовыми скульптурами животных, которые должны приносить дому разные блага: львы – защиту, журавли – удачу, черепахи – долголетие.

В торговом районе дорога расширяется и разветвляется на оживленные аллеи с идеальными рядами деревьев и изящными зданиями. Магазины под красными и фиолетовыми крышами, мерцающими на солнце, идут один за другим, а между ними помещаются стойла и загончики. Из труб гостиниц и таверн тянутся струи дыма, похожие на серые перья, а из комнат, где смеются и пьют мужчины, льются музыка и смех.

Здесь встречаются и чиновники, и торговцы, обычный народ. Одежды разных цветов и тканей. Лошади, быки, овцы. На выступление уличных акробатов и жонглеров собралась шумная толпа, но еще громче кричат продавцы, расхваливая свои товары. От лотков с едой плывет аромат жареного чеснока, лука и перца, пробуждая аппетит.

Раньше меня восхищала как сама процветающая столица, так и прекрасные аристократы на ее улицах.

За два года жизни в Цзиньси я осознала, сколько всего скрывается за глянцем. Чем больше всматриваешься, тем лучше замечаешь неравноправие между разными слоями населения. Замечаешь хлипкие постройки в темных уголках, улавливаешь запах гнили.

Вход в оружейную лавку украшен двумя черными колоннами, на которых выгравированы скрещенные мечи. Здание трехэтажное, и потолок в первом зале выше трех метров. В витринах лежат ножи, кинжалы и мечи разной длины и ширины.

Среди покупателей здесь только мужчины, и все глазеют на нас. Кто покачивает головой, кто хмурится.

Фэй не обращает на них внимания, а я лишь распаляюсь от осуждающих взглядов. Вскидываю подбородок и грозно смотрю в ответ. Пускай злятся, пускай накручивают себя.

Я замечаю молодого человека в сопровождении вооруженных охранников, который, в отличие от других, смотрит на нас с озорным любопытством. Фигура у него худая, узкая, но он держит себя достойно, как важная персона.

Его черты кажутся смутно знакомыми, но я с раздражением отмечаю, что никак не могу определить, кто это. Я по пальцам одной руки могу сосчитать, сколько лиц знатных молодых людей помню из прошлой жизни.

Требовательный голос Фэй отрывает меня от размышлений:

– Моей хозяйке нужен самый качественный и острый клинок, какой у вас есть, который хорошо ляжет ей в ладонь.

Я приближаюсь к столу решительной походкой.

Главный продавец – в самой высокой шляпе, какую только можно себе представить, – отсылает своих помощников. Смерив нас взглядом, он удовлетворенно кивает и просит показать ему мою ведущую руку.

– У меня есть подходящий клинок, но он дорого вам обойдется.

– Это уже мое дело, – отвечаю я.

Он ненадолго уходит и приносит со склада кинжал в ножнах, держа его на ладонях, будто сокровище.

Он сантиметров пятнадцать длиной, гарда медная, а рукоять обшита кожей. Я обнажаю лезвие, и оно мерцает, как серебряный иней на холодном рассвете.

Продавец подносит волос к острой стороне клинка и дует на него. Волос тут же разрезается надвое.

В глазах Фэй загорается искра.

– Проверь, как он лежит в ладони, – советует она.

Я вытягиваю руку и делаю несколько взмахов запястьем. Кинжал словно ничего не весит и ощущается как естественное продолжение