и неизменно шкодливые, они точно сговорились испортить Луи Клоду и без того странную жизнь. Он брался драить полы щеткой – ими же и загаженные! – они переворачивали ведро с грязной водой. Стоило зазеваться, они налетали сзади и дергали его за волосы, вереща что-то на своем языке. А однажды, пока он спал, спрятали его башмаки, и еще три дня он ходил по голым камням босиком, сбивая ноги в кровь. Когда первый испуг сошел на нет и он привык к виду бесов и дьяволов, тогда стал шугать мелких искрами. К слову, здесь, в бастионе, его сила будто возросла, расширилась, что ли, и он полагал, что тому способствует сам замок, напитанный магикой Чуждого племени. Вскоре у Луи Клода стали получаться вполне оформленные и осознанные огненные сполохи. Бесы впечатлились и почти оставили его в покое.
– Только вспомни… – буркнул себе под нос студиозус, приметив высунувшихся из-за угла галереи сорванцов. – А ну, кыш!
Он сопроводил слова брызгами огня, и бесы, повизгивая, скрылись из виду.
Луи Клод бросил щетку в воду и пошел выливать в пропасть. Идти было далеко и путано.
Бастион завораживал, как может завораживать смутный сон, в котором ты бродишь по бесконечным коридорам в поисках чего-то важного, уборной, к примеру, но никак не можешь найти дорогу. Его словно построил сумасшедший зодчий или капризный ребенок: здесь были лестницы, уходящие в стену, лестницы, обрывавшиеся бездонными шахтами, винтовые лестницы, соединявшие пол с потолком. Комнаты здесь зачастую были без дверей, а за дверью могла крыться другая дверь, за которой – глухая каменная кладка. Окна могли располагаться под самым потолком, а могли смотреть друг на друга, с обеих сторон выходя на скальную породу и не давая ни капли света… Тупики, лабиринты, искажения пространства – он вряд ли обнаружил их все.
Однажды Луи Клоду удалось отыскать окно, до которого он мог дотянуться и которое позволяло оглядеть простор вокруг. Похоже, внешне Незримый бастион ничем не отличался от прочих старинных замков, которые ему доводилось видеть, – башни, шпили, галереи и переходы. Его окольцовывали высокие отвесные скалы с острыми, что клыки, вершинами, а дальше, насколько хватало глаз, тянулись горы пониже. В вышине над крышами бастиона вечно что-то погрохатывало, но молний он так и не увидел.
Еще одной загадкой бастиона был свет – неизменный, то ли закатный, то ли рассветный, с красновато-золотым отливом. Но ни день, ни ночь так и не наступали. Вскоре молодой человек потерял счет времени, а погодя еще немного махнул на него рукой.
Он добрался до своей «любимой» шахты, которой коварно обрывалась одна из лестниц. В первые свои дни в бастионе он чудом не сверзился в эту пропасть – вернее, его удержал старый дьявол Эолус – и теперь Луи Клод мелочно мстил этому месту, сливая туда помои и не только.
На обратном пути закинул ведро со щеткой в первый попавшийся чулан – все равно назавтра они вновь окажутся у его лежанки. Он с содроганием подумал, что следующим в списке поручений было переписывание истлевающих свитков. Их было так много, что студиозус ужаснулся, впервые осознав объем предстоящей работы.
– А что будет, когда я перепишу их все? – отважился однажды спросить у кастеляна Луи Клод.
– Я позволю твоему черепу храниться на этих полках вечно, – ответил Эолус.
Больше подобных вопросов он не задавал.
Луи Клод любил старые записи, там можно было почерпнуть немало бесценных сведений, но сам процесс, все эти завитушки, отступы, выписывание заглавных букв… Трата времени! Он явственно представлял, что бы сказал на это его папаша.
Папаша Бернар держал небольшую печатную мастерскую в городке Бужи́, всего на три станка – этого хватало на небольшие тиражи популярных романчиков и сборников эссе, а также на редкие заказы пуристов. Мальчишкой он любил запах чернил и гусиного жира, каким смазывали механизмы. Луи Клод вечно крутился у локтя отца, помогал сначала опускать пресс, потом размещать буквы на трафарете, и потому, подгоняемый папашиными подзатыльниками, быстро выучился писать без ошибок. Он верил, что печатная мастерская станет делом его жизни, но потом в нем пробудился огонь. Вернее, тогда еще огонек, но и он мог стать причиной катастрофы в помещении, наполненном листами бумаги, деревом и кожей для переплетов.
Папаша Бернар, надо сказать, проявил терпение и даже подобие понимания. Он был настоящим, правильным аллузом – верил в честный труд как единственный путь к благоденствию и работал с зари до глубокой ночи. Сначала он отослал сына помогать мамаше Диди – та выращивала перепелок и продавала яйца на рынке. Но, когда Луи Клод едва не спалил птичник, пришлось оставить и эту затею. Он поселился в каменной сарайке, а дни проводил, бесцельно слоняясь по Бужи.
Родной городок его располагался сильно южнее Картериза, столицы Алласа, и здесь мало чего происходило. На что здесь смотреть? На мелкую речушку с каменным арочным мостом, на ратушу с пожарным набатом или на большой колодец в центре, около которого собирались местные кумушки и торговали цветочницы? Зимой здесь было особенно уныло, и подросший Луи Клод от вынужденного безделья повадился выпивать по затрапезным кабакам. Его сжирала тоска.
Однако спустя два года существования, отравленного дешевым вином и безнадегой, произошло сразу два события, перевернувшие его судьбу. Самый здоровенный хулиган Бужи втемяшил себе в башку, что сын печатника подбивает клинья к его невесте – грудастой молочнице Жюлиет. Нет, посмотреть там было на что, как и подержаться, но самоубийцей Луи Клод не был и знал свое место. Однако, бугай не слушал никаких разумных доводов, и появляться на улицах Бужи стало опасно. Вторым и решающим событием стал новый эдикт от пуристов Деус Патре, запрещавший оказывать помощь поганым мистерикам. Под помощью можно было понимать что угодно, что ставило под удар семью д’Энкриер. Мистериков и раньше недолюбливали, но теперь закон только ужесточился.
Папаша Бернар, сильно поседевший от свалившихся на него невзгод, собрал сыну немного деньжат в дорогу, а мамаша Диди выправила ему башмаки и новый костюм. Когда Луи Клод надел его, один рукав был насквозь мокрый от ее слез.
Папаша сказал:
– Найди своих и учись у них. Только держись подальше от пуристов и, даже если тебе покажется, что ты в полной безопасности, не кажи носа в столице. Не вздумай, понял? – Он сурово погрозил пальцем, черным от въевшихся в кожу чернил. И горько вздохнул: – Ровной дороги, сын. Желаю тебе найти свое место, чтобы там мирно трудиться.
И вот Луи Клод здесь, в таинственном бастионе в кольце скал, каких нет
