– Садись.

Я села, и Грит протянул мне кубок.

– Я не хочу, – покачала я головой.

Он на миг прищурился, однако спорить не стал.

На террасу поднялась Грана, и я встала с циновки, потому что мне было неловко сидеть в присутствии женщины вдвое старше. Грит посмотрел на меня, потом на Грану и указал бабушке на место у стола. Та просветлела и села рядом со мной.

Грит пожелал нам приятного аппетита, и мы были вынуждены присоединиться к трапезе. Я отщипывала ягоды от грозди винограда и изо всех сил делала вид, что меня совсем не волнует пристальный взгляд племянника старейшины.

Наконец Грана нарушила тишину, спросив, добрым ли был поход. Я едва не застонала, потому что обсуждение похода было не той темой, которая могла улучшить Гриту настроение. Однако, к моему удивлению, он довольно спокойно принялся рассказывать. Говорил он медленно, но я все равно почти ничего не поняла. Разобрала только, что все остались живы-здоровы и что на острове теперь гости. Ну, это я и без него знала. Зато Грана была явно счастлива, потому что, похоже, ей нечасто удавалось получить порцию внимания от собственного внука. А еще, хоть я и не видела Грану с другими внуками, мне почему-то казалось, что она любит непутевого Грита больше остальных и очень страдает от его отношения к ней.

Вскоре Грана извинилась и оставила нас одних. Я попыталась было ее удержать, но она сослалась на усталость, хотя я прекрасно понимала, что она делает это, чтобы угодить Гриту. В принципе, это даже не было подлым поступком с ее стороны, потому что я была женщиной свободной, а Грит вел себя со мной вполне пристойно. Оставалось только надеяться, что так продолжится и дальше.

Стоило Гране уйти, как Грит прислонился спиной к стене и принялся меня рассматривать. Под его внимательным взглядом было очень неуютно, но я старалась не подавать виду.

– Тебе нравится здесь? – наконец спросил он.

– На острове или в доме Граны? – уточнила я.

– И там и там, – улыбнулся он.

– Остров красивый, а Грана добра ко мне.

На этом мой словарный запас, соответствующий ситуации, к несчастью, закончился. Но Гриту, кажется, этого хватило.

– Красивая, – негромко сказал он, перестав улыбаться.

Мой желудок сжался, потому что я как-то сразу поняла, что игры закончились.

– Я хочу, чтобы ты жила в моем доме, – медленно, едва ли не по слогам, произнес Грит. – Вам с сыном там будет безопасно.

Я растянула губы в улыбке и прошептала:

– Я не понимаю.

Грит встал с циновки, и я тоже вскочила, едва не перевернув блюдо с виноградом, которое стояло у края столика. Он бросил взгляд на рассыпавшиеся по столу виноградины, а потом не спеша приблизился ко мне. Я начала отступать, понимая, что за спиной перила террасы и юбка не позволит мне быстро через них перебраться.

– Почему ты меня боишься? – подойдя ко мне почти вплотную, спросил он.

Я нервно пожала плечами, не зная, что ответить. Если бы мы говорили на одном языке, я бы сказала ему, что мне не нравится то, как он ведет себя с Граной, меня пугают слухи, которые здесь о нем ходят. Но выразить все это, увы, не хватало словарного запаса.

Грит понял, что ответа не дождется, и, стараясь не делать резких движений, поднял руку, будто всерьез боялся, что я отскочу. Я бы, признаться, отскочила, если бы моя поясница не упиралась в перила. Пальцы Грита были шершавыми и очень горячими. Он осторожно провел ими по моей щеке, и я, собрав все свое мужество, произнесла:

– Я не могу.

– Почему? – спросил Грит, не убирая руку. Он стоял так близко, что непременно должен был слышать, как колотится мое сердце.

– Я тебя не люблю, – простодушно ответила я и зажмурилась от собственной глупости.

Кто меня будет спрашивать: люблю или не люблю? Услышав смешок Грита, я открыла глаза. Его пальцы, соскользнув с моей щеки, коснулись моего подбородка.

– А кого любишь? – прошептал он.

– А ты? – спросила я в ответ, потому что твердить о любви к погибшему отцу своего сына было как минимум глупо.

Брови Грита взлетели вверх, и я перестала дышать. Спросить об этом было невиданной дерзостью? Я нарушила обычай? Я должна была это знать?

– Почему ты так смотришь? – прошептала я, руша легенду о том, что почти не говорю на кварском.

– Меня никто об этом не спрашивал, – ответил Грит.

– Сколько тебе… весен?

– Двадцать пять.

– Почему ты не любишь Грану?

Я не знаю, откуда во мне взялась смелость задавать Гриту вопросы один за другим. Но так мне было спокойнее, потому что он, кажется незаметно для себя самого, отступил на шаг и сложил руки на груди.

– Мой отец был старейшиной, – медленно произнес Грит, и в его взгляде появилось что-то новое. – Меня воспитывали новым старейшиной.

Он говорил с паузами, явно упрощая речь, чтобы я точно поняла.

– Я не хотел быть старейшиной. Я хотел видеть отца живым. Но была война. Давно. Иногда отец надолго уходил в море. Привозил трофеи, рабов на продажу. Я оставался за него. А потом я упросил взять меня в поход. Брат отца был против. Но отец мне позволил. Это была кровавая война. Я не буду о ней говорить. Отцу приказали напасть на остров. Священный. Отец не хотел.

Я почувствовала, как по спине поползли мурашки. Вот, кажется, и ответ на мой вопрос о том, был ли Грит среди тех, кто убивал на хванском острове.

– Ты понимаешь мои слова? – прищурился Грит.

Я кивнула и сдавленно прошептала:

– Кто ему приказал?

– Ведун. – «Их ведун ввел меня в обряд, но что-то пошло не так». – Потом мы убивали. Много убивали.

Я обхватила себя за плечи, с тоской понимая, что, кажется, история гибели острова хванов не оставит меня никогда. Грит сделал вид, что не замечает моего состояния. Он по-прежнему говорил медленно, но четко и жестко.

– У нас были раненые, были те, кто погиб. Но мы были сильнее. Мой отец был сильнее. Его невозможно было убить. Но его убили.

– Хваны? – спросила я.

– Свой. Заколол копьем со спины. Я видел. Я не мог помешать. Я был ранен.

– Почему? – выдавила я, разом позабыв все другие слова на кварском.

– Ему приказал ведун. А тому – мой дядя, новый старейшина. Ведун приказал бросить тело отца там. Они сняли с него доспех, чтобы его не заметили и не забрали с